Фото Reuters
Российская несистемная оппозиция решила перенести запланированную протестную акцию с ноября на декабрь, чтобы «лучше подготовиться». При этом название акции – Марш перемен – будет сохранено. Это понятно: «перемены» – яркое, броское, привлекательное слово из универсального политико-агитационного лексикона, и отказываться от него ни к чему.
Барак Обама семь лет назад выиграл свою первую президентскую гонку под лозунгом «Перемены, в которые мы можем поверить!» Джастин Трюдо и его Либеральная партия недавно победили на парламентских выборах в Канаде, обещая «настоящие перемены». В политике такое случается часто. Даже консерваторы приходят к власти, обещая изменения. Однако это вовсе не значит, что слово «перемены» обладает магическим политическим эффектом, что достаточно написать его на плакате – и движение или партия сразу же начнет обретать силу, массовость, привлекать десятки тысяч голосов.
Риторика «перемен» оказывается успешной, если в конкретной стране и в конкретное время разные социальные группы ощущают необходимость каких-либо изменений. При этом под переменами эти группы вовсе не обязательно должны понимать одно и то же. Взять хотя бы пример США семилетней давности. Кто-то хочет стабильной работы, кто-то переживает из-за отсутствия медицинской страховки, геи и мигранты стремятся к легализации, и всем при этом надоело, что государство выбрасывает деньги на дорогостоящие военные кампании. Когда политик заговаривает о переменах, они реагируют позитивно. У них возникает ощущение, что разговор идет непосредственно с ними, что их настроение схвачено.
Ни одно социологическое исследование не подтверждает того, что запрос на перемены является в России массовым и охватывает различные общественные группы. Если говорить об экономике, то речь скорее идет о запросе на еще большую стабильность, еще большую предсказуемость, обеспеченную государством, еще больший объем социальных гарантий. Это нельзя назвать требованием перемен, поскольку граждане хотят сохранения прежней модели перераспределения доходов.
Под переменами российская оппозиция понимает смену власти, точнее – уход президента Владимира Путина. Для различных групп «несогласных» это можно считать объединяющим, консенсусным требованием, но его электоральный вес относительно невелик. По всем опросам рейтинг Путина высок. Это может вызывать у противников власти скепсис, но такова реальность, которую невозможно игнорировать.
Член оппозиционного Комитета протестных действий Сергей Шаров-Делоне заявил «НГ», что организовать массовый митинг стало сложнее, потому что прежде «несогласные» реагировали на конкретные события, а сейчас сами пытаются формулировать повестку дня. Эта смена концепции кажется по меньшей мере странной. Во всех странах мира оппозиция, желающая прийти к власти, действует реактивно. Она реагирует на неудачные, с ее точки зрения, инициативы правящей элиты. Она порой совершенно спокойно отдает власть, передавая оппонентам целый набор социально-экономических проблем, а затем возвращает себе мандат на управление страной, критикуя соперников.
Российская несистемная оппозиция не находится в том положении, когда она может играть «от себя». У нее нет ни единого депутата в Госдуме, ей не хватает организации и финансирования, она отрезана от средств массовой пропаганды. Если оппозиционеры хотят подвести не только свою ядерную группу поддержки, но и массового избирателя к мысли о необходимости перемен, реакция на конкретные события кажется куда более зрелой тактикой, чем ожидание, пока общество дозреет до оппозиционного видения реальности.
Василий Матвеев 
