Фото Reuters
Негативная реакция таких стран, как США, Великобритания и Франция, на возможность введения российских войск в Крым должна вызывать у Владимира Путина понятное раздражение.
Применение войск за рубежом – привилегия крупной мировой державы. Французы используют своих военных в Африке. США и Великобританию, если они принимают решение о проведении операции, например, на Ближнем Востоке, не смущает даже отсутствие санкции ООН. Критика со стороны России или Китая при этом игнорируется. Никто не может применить в отношении США, Великобритании или Франции никаких чувствительных экономических санкций, блокировать или изолировать эти страны.
Статус крупной мировой державы, в частности, утверждается в поступках такого рода: можно использовать военную силу в соответствии с собственными интересами, не опасаясь последствий. России доверяют проведение международных форумов, она член «восьмерки», неизменный участник миротворческих процессов и переговоров, а Владимира Путина западные издания называют одним из самых влиятельных политиков. Это дает российской правящей элите основания полагать, что ее желание вернуть стране прежний державный статус удовлетворено. Когда же элита пытается действовать в соответствии с этим самоощущением, ее одергивают и обещают принять меры. Выясняется, что признание России равной со стороны ведущих мировых игроков было лишь частичным, а то и попросту иллюзорным.
Реакция Запада важна для российской правящей элиты не только потому, что она разрушает ощущение державности. Российская власть достаточно регулярно – когда более, а когда и менее активно – делает акцент на том, что деятельность оппозиции внутри страны и протестное движение как таковое поддерживается или попросту финансируется Западом. США и Европа якобы заинтересованы в том, чтобы организовать оранжевую революцию в России, сменить неудобную («патриотическую») правящую элиту на удобную («прозападную»). На тезисах такого рода строится и предвыборная, и повседневная политическая риторика власти. Оппозиция дискредитируется как «агент Запада».
Это упрощение происходящего и игнорирование всех факторов, влияющих на протестные настроения, кроме внешнего интереса. Интерес к более сговорчивой России, конечно, у западных политиков присутствует. Тем не менее до сих пор они признавали российскую власть, выстраивали с ней партнерские отношения, «проглотили» даже югоосетинский кризис 2008 года, а предоставление убежища Эдварду Сноудену привело лишь к ограниченным дипломатическим жестам со стороны США. Сколько бы ни говорилось и ни писалось о прозрачности и честности выборов в России, западные лидеры поздравляли Путина с избранием, а российский парламент никто из них не называл нелегитимным.
Действия российской власти в отношении оппозиции, демократических и личных свобод, при всех громких заявлениях Запада, не выходили за рамки поведения, допустимого (пусть и с оговорками) для крайне сложного, но стратегически важного партнера. Угроза применения силы за рубежом – поступок, который скорее всего эти «границы терпимости» нарушает. Россия, вероятно, пыталась послать Западу сигнал о том, что она «тоже имеет право» и «с ней нужно считаться». Однако этот сигнал мог быть прочитан (и скорее всего был прочитан) иначе: Россия остается важным стратегическим партнером, но российская правящая элита становится все менее предсказуемой и все меньше заслуживает доверия.
Едва ли российская власть не понимает, как мог быть воспринят ее сигнал. Действуя в прежней логике, она может еще более нервно реагировать на любую активизацию внутренней оппозиции, видя в ней решимость Запада сменить власть в стране.
Галина Грачева 
Петр Твердов