Фото Reuters
Журналист Эндрю Марр во время интервью с Владимиром Путиным хотел услышать от российского президента, что недавняя амнистия – это «настоящие либеральные усилия», а не улыбка, которую власти РФ надевают перед сочинской Олимпиадой. Путин охотно подтвердил, что он «настоящий либерал и придерживается либеральных взглядов». На этом разговор о либерализме, получившийся не вполне серьезным, по сути, завершился.
Если в российской политике возможен термин «консервативная модернизация» (фактически оксюморон), то нет ничего странного и в том, что один политический деятель последовательно называет себя консерватором и одновременно готов признать себя либералом (пусть и для того, чтобы закрыть тему в разговоре с журналистом). Либерализм в России, как и консерватизм, не обременен конкретной социальной, классовой базой, поэтому оба понятия могут использоваться в различных значениях, в зависимости от контекста.
Пытаясь вывести некую универсальную форму политического либерализма, можно выйти на главную идею – минимизацию роли государства. Дальше начинается разделение. Можно говорить о либерализме экономическом, когда все решает рынок, а государство в принципе самоустраняется, гарантируя лишь свободу и привилегии частного предпринимательства. Можно говорить о либерализме этико-социальном, когда государство обеспечивает максимальную свободу граждан и содержательно, а тем более императивно не вмешивается в их частную жизнь, включая брак, секс и даже вредные привычки.
В двухпартийных системах случается так, что одна из двух политических сил адаптирует лишь половину вышеизложенной полной либеральной программы. Например, американские республиканцы выступают за минимальное государственное вмешательство в экономику – и в этом смысле они либералы. Но в том, что касается социальной этики, они весьма консервативны. Демократов, напротив, характеризует либеральный подход к вопросам семьи, брака и т.п., но при этом они куда снисходительнее, мягко говоря, относятся к государственному вмешательству в экономику. В повседневном политическом дискурсе в США «либералами» называют именно демократов, то есть социально-этический момент выходит на первый план.
Досрочное освобождение заключенных не имеет отношения ни к экономическому, ни к социально-этическому либерализму. Это вопрос милосердия и здравого смысла. Однако в российском политическом дискурсе «либерализм» скорее касается методов и отношения к власти, чем идей, убеждений. Либеральный означает мягкий, и поэтому амнистия, отказ от репрессивности, безусловно, есть либеральный акт. Либерал – это также критик власти, политик прозападной ориентации. Именно поэтому в либералы могут записать Немцова, Лимонова, Новодворскую, Навального и Кудрина, не разбираясь в оттенках. Антонимом либералу становится не консерватор, а патриот.
Эндрю Марр, обращаясь к президенту РФ, находится в рамках российского дискурса, а потому его вопрос о подлинности либеральных усилий можно понять так: «Российское государство принципиально решило не закручивать гайки сильнее?» Путин, отвечая на вопрос, по большому счету иронизирует, считая политические термины ярлыками. Он сторонник «большого государства», он против полной социально-этической свободы, а поэтому его никак не назовешь либералом в принятом на Западе смысле этого слова. Его система никогда не демонстрировала последовательной мягкости, антизападная риторика власти сохраняется, и поэтому Путин не либерал даже в рамках российского дискурса. Но играть терминами он может как угодно, поскольку в России нет сложившихся социальных или политических групп, готовых заявить о своих правах на классические определения.
Дарья Гармоненко 
Михаил Сергеев 
