Фото Reuters
Дмитрий Медведев, общаясь с журналистами пяти российских телеканалов, прокомментировал тему запретительных законов и законопроектов, затрагивающих частную жизнь граждан. Речь шла о так называемом антигейском законе, законе о защите чувств верующих, предложениях запретить бесплатные аборты и даже детские конкурсы красоты. Марианна Максимовская высказала мнение, что подобные нормы и инициативы создают России имидж ханжеской и отсталой страны. Премьер, в свою очередь, разграничил системные и экзотические законопроекты, добавив, что экзотики вроде запрета спать голым в кровати хватает и в американских штатах, однако при этом никто не говорит, что в США затхлая атмосфера.
Переведя стрелки на американский опыт, Дмитрий Медведев де-факто ушел от заданной темы, которая заключалась вовсе не в том, что в Госдуме есть депутаты с ультраконсервативными взглядами и предложениями, а в том, что их инициативы становятся всеобщим правилом, переходя из разряда экзотики в разряд системных норм. В США правовые реликты и издержки прецедентной системы общими нормами не являются, а вокруг консервативных или, напротив, либеральных инициатив между политическими силами постоянно идет борьба, способствующая балансировке законодательства. Более того, в Америке принятые запретительные нормы не играют роли висящего на стене ружья, которое начинает стрелять тогда, когда нужно наказать политических оппонентов.
Российская законодательная «экзотика» нередко вписывается в обозначенный сверху политический мейнстрим. Третий президентский срок Владимира Путина – это не время прагматичных решений, а время позиционирования России в качестве потенциального консервативного лидера мира. Депутаты по большому счету упражняются на заданную тему. Одна из проблем заключается в том, что российский консерватизм как политическая программа не имеет ни длительной истории, ни четких принципов, ни конкретной социальной базы. Во многом именно поэтому он оборачивается демагогией, конъюнктурными решениями и заигрыванием с массовыми рефлексами и фобиями.
Другой проблемой является отсутствие фильтров, работающих механизмов блокировки законодательной «экзотики». Такими фильтрами можно считать правительство и президента, но практика показывает, что вызывающие общественный резонанс запретительные нормы они чаще корректируют и редактируют, нежели блокируют. В российском обществе отсутствует и базовая убежденность в неприкосновенности частной сферы и в необходимости сохранять границу между государственным и частным. Наличие подобных принципов сделало бы невозможным консервативный тренд и лишило перспектив многие запретительные и ограничительные законопроекты.
Роль фильтра в своем нынешнем виде не может играть сама Госдума. В ней на данный момент не имеют сколько-нибудь выраженного представительства силы, способные сопротивляться консервативным тенденциям. Фракции могут иметь разные точки зрения относительно пенсионной реформы, образования или работы правительства в целом, но защита частной жизни ни для одной из них не является ценностью.
Более адекватной параллелью для российских консервативных инициатив и законов были бы не американские казусы, а предложения, которые подчас звучат в стенах восточноевропейских парламентов, например польского. Однако системные различия имеются и тут. Пространство фантазии восточноевропейских консерваторов ограничено более сложной и представительной структурой парламентов и интеграцией их стран в систему европейских норм и ценностей, а общественная либерализация, несмотря на периоды консервативного реванша, становится господствующей тенденцией. Россия этой тенденции сопротивляется более эффективно, на что пытались обратить внимание премьера Медведева журналисты.
Дарья Гармоненко 
Иван Родин 
