Инфраструктура доверия

Фото Reuters

Российская политическая культура имеет одну чрезвычайно характерную черту. Равноправный диалог чиновников и представителей общества воспринимается как слабость. При этом неявно считается, что сильное государство потому и является сильным, что может демонстративно игнорировать притязания иных общественных сил на то, чтобы быть услышанными. Это касается принятия решений, законодательных инициатив, политики гостелеканалов, предвыборных дебатов и т.д. Если же государство снисходит до диалога, то всячески подчеркивается сделанное другой стороне одолжение. Если в ответ звучит что-то, кроме изъявлений лояльности, то это расценивается как неблагодарность и недоговороспособность. Понятая таким специфическим образом «сила» возводится в ранг самоцели.

Но существует иное понимание силы, основанное не на способности игнорировать чужие интересы, а на готовности к диалогу и поиску консенсуса. Если представитель государства вступает в равноправный диалог с оппонентом, это означает, что он контролирует свои эмоции, не боится повысить общественный статус оппонента, уверен в правильности отстаиваемых взглядов. Именно такое понимание силы преобладает в развитых западных странах.

Можно привести множество примеров, когда диалог сторон, относившихся друг к другу с величайшей подозрительностью, оказывался неожиданно успешным. На протяжении многих веков Европа была ареной жесточайшего франко-германского соперничества. Антагонисты поочередно брали верх, навязывая проигравшей стороне не просто тяжелые, но унизительные условия мира. После Второй мировой войны стороны порвали с дурной традицией. В 1950 году была обнародована «Декларация Шумана», которая положила начало франко-германскому консенсусу и привела к созданию Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), предшественника Европейского союза. В итоге война на большей части Европейского континента стала немыслимой, а Евросоюз устремился в погоню за Америкой. Грандиозный интеграционный проект был бы невозможен, если бы в Европе не была создана целая инфраструктура, служащая обмену мнениями и поиску консенсуса. Это огромное количество еврокомиссий и других институтов, в которых «евробюрократы» из 27 стран спорят друг с другом на 23 европейских языках. Большинство текущих дискуссий имеет чисто символические результаты и приводит в лучшем случае к микроуступкам. Но затем включается, как говорил один из отцов-основателей ЕС Жан Монне, «зубчатая передача». Взаимные микроуступки вызывают дальнейшие шаги, углубляющие интеграцию.

Другой пример – политика разрядки международной напряженности, проводимая СССР и США в 60–70-х годах. Задача казалась тем сложней, что сверхдержавы воспринимали политические системы друг друга как не вполне легитимные. Но ставка вопроса была столь высока, что стороны пошли на создание целой инфраструктуры по восстановлению доверия. Была подписана серия деклараций и соглашений, установлены контакты между политическими и культурными элитами, налажен обмен делегациями и инспекциями, запущено множество совместных проектов в экономической, космической и культурной сферах.

В России необходимы дальнейшие усилия по созданию инфраструктуры доверия. Отдельные провалы на этом пути не должны деморализовывать заинтересованные стороны. Скажем, неэффективность Общественной палаты объясняется скорее принципом ее комплектования, чем порочностью самой затеи.

Неспроста общение между людьми начинается с рукопожатия. Рукопожатие не выражает ничего, кроме готовности к диалогу. Это нечто противоположное тому, к чему подталкивают фильмы вроде «Анатомии протеста», отвергающие саму идею диалога и равноправного партнерства. К сожалению, пока в России коммуникация государства и представителей гражданского общества начинается с демонстрации силы и различия в статусе.