Реформы или рестайлинг?

Три года назад, 2 марта 2008 года, Дмитрий Медведев был избран президентом России. Для четырехлетнего срока три года – черта, за которой впору подводить не промежуточные, а полноценные итоги.

Для правящей элиты Медведев оказался фигурой своевременной. В частности, на волне экономического кризиса у системы возникла потребность в публичной самокритике, а следовательно, в человеке, в устах которого эта самокритика звучала бы правдоподобно. Новый президент с имиджем молодого, продвинутого политика, интегрированный в систему, но в то же время не отождествляемый напрямую с кругом апологетов и бенефициариев старой экономической модели, оказался на нужном посту в нужное время.

Дискуссия о необходимости модернизации велась среди экономистов, политологов и публицистов задолго до президентского манифеста «Россия, вперед!». Медведев не начал, а подхватил этот разговор, одновременно выведя его на уровень государственных, политических и административных решений. Частично ему удалось трансформировать язык, публичный дискурс власти.

Инноград Сколково, проект с туманными перспективами, разносторонне и отчасти оправданно критикуемый, оказался точкой приложения энтузиазма молодого президента. Проект стал своего рода тестом на серьезность модернизационных инициатив правящей элиты, и вероятность, что «Сколково» останется элементом фольклора, довольно высока. Так или иначе, на начальном этапе Медведеву удалось преобразовать симпатию Запада к своему «новому стилю» в интерес ряда инвесторов к иннограду.

«Драйв» Медведева был необходим власти для запуска давно назревавших институциональных реформ, в частности реформ правоохранительных органов и пенитенциарной системы. Президент ввел в повседневный политический словарь термин «правовой нигилизм», но в борьбе за общественное доверие к институту суда потерпел неудачу. Во многом он был обречен на нее. Медведев получил в наследство репутационно ущербный для судебной системы и в то же время принципиальный для «старого режима» процесс по делу ЮКОСа и в значительной мере вынужден действовать по инерции, точнее – оставаться в стороне.

Вокруг Медведева не сложилось партии поддержки модернизации. Его команда, то есть группа людей, лично обязанных президенту карьерой, выглядит немногочисленной, маловлиятельной. Контуры этой команды расплывчаты. Это означает, что Медведев не располагает необходимым административным ресурсом для трансформации правил игры внутри системы. Напротив, внутренние правила, договоренности и то обстоятельство, что ресурс, обеспечивший Медведеву победу на выборах-2008, был заимствованным, унаследованным, – все это накладывает ограничения на президентские модернизационные и реформистские маневры. Как итог, президент занимается рестайлингом, а не реальным обновлением системы.

Роли в правящем тандеме Путин–Медведев распределились таким образом, что премьер-министр отвечал и отвечает за базовый электорат власти, ориентированный на популизм, а президент – за «нового» избирателя. Однако системные ограничения, проступающие в действиях Медведева, пока не позволили ему консолидировать вокруг себя потенциальную движущую силу реформ – малый и средний бизнес, интеллигенцию.

Вместе с тем Медведев не смог ощутимым образом повлиять на ментальность базового электората власти, инертного, настороженно относящегося к переменам, в своей оценке и анализе общественно-экономических процессов не выходящего за пределы частного пространства. Такая задача, похоже, не ставилась вовсе. И, конечно, никто не будет ставить ее в год двойных выборов, когда власть предпочтет остаться «при своих».