На Госсовете, обсуждавшем проблемы межнационального общения, перед Дмитрием Медведевым стояла непростая задача – сказать что-то новое по вопросу, по которому уже сказано столько всего, что предложить какую-либо свежую идею почти невозможно.
Задачу Медведева сильно облегчили западноевропейские лидеры. Именно из их уст в последние дни прозвучали слова о печальной судьбе мультикультурализма на Западе. Медведев возразил, что новомодные лозунги его западных коллег неприменимы к России. Здесь он абсолютно прав, а кто в этом сомневается, может перечитать Конституцию, где четко прописано существование в рамках Федерации национальных республик. Совершенно очевидно, что проблемы, о которых говорят западноевропейские лидеры, имеют мало общего с многонациональным характером российского государства.
Мультикультурализм в своем изначальном понимании утверждает право каждого человека на свою идентичность. В такой форме он может вызвать неприятие только у законченного реакционера. Даже у приверженцев политики ненасильственной ассимиляции такое понимание не должно вызывать отторжения. Раз идентичность в определенной мере – предмет свободного выбора, то можно предлагать конкурирующую идентичность, чем ассимиляторы, собственно, и занимаются повсюду в мире.
Существуют неверные представления, что мультикультурализм абсолютизирует различия. Наоборот, он подразумевает множественную идентичность, когда национальные особенности, религиозные верования, сексуальные предпочтения не вступают в противоречия с гражданскими обязанностями или общепризнанными нормами поведения.
И когда Меркель, Кэмерон и Саркози говорят о крахе мультикультурализма, они не призывают к тотальной интеграции или к запрету на проявление индивидуальности. Они лишь констатируют, что мягкая, цивилизованная форма мультикультурализма мертва.
Иммигрант-мусульманин в Европе встречается с действительностью, настолько не похожей на его привычный жизненный уклад, что этот человек «окукливается» и внешне, и внутренне. Внешняя форма выражается в том, что он стремится общаться преимущественно с соотечественниками или единоверцами. Это принципиально важно: те, кто считает, что мигранты станут постепенно абсорбировать стереотипы жизни нового места жительства, как некогда город «переплавил» миллионы приезжих из села, забывают, что бывшие сельские жители редко когда стремились или имели возможность во всем держаться друг друга. Одновременно мигрант замыкается в себе, и даже если в традиционном обществе его религия имела вид народного обрядоверия, то в новых условиях его религиозные представления принимают форму сверхценных идей. Он становится во всем враждебен окружающему обществу.
Европейские лидеры подписали протокол осмотра. В нынешнем виде мультикультурализм враждебен свободе личности. И вообще получается так, что мы терпимы к нетерпимости, а подобное «толстовство» не подобает государственным деятелям.
Актуальны ли подобные проблемы в России? В очень ограниченной степени, в основном в контексте мигрантов из ближнего зарубежья. Но они в подавляющем числе мигранты временные, да и происходят из регионов, которых однажды все-таки коснулась советская модернизация и секуляризация. Внутри самой России традиционное общество практически нигде не представлено, за исключением отдельных горных аулов.
Дмитрий Медведев попытался реабилитировать слово «мультикультурализм» с полным на то логическим и содержательным основанием. Но у языка свои законы. Очень может случиться, что в обозримом будущем этот термин приобретет зловещую окраску терпимости к злу. И мы вспомним привычную и без отрицательных коннотаций «дружбу народов».
Владимир Полканов 
