С 60-х годов XIX века принято говорить о литературных десятилетиях и соответствующих им поколениях (сначала шестидесятниках, затем семидесятниках и т.д.). В середине XX века эта традиция была возрождена. Незадолго до окончания очередной декады впору задуматься, что принесли нулевые годы и нуледесятники.
Как всякий период, нулевые легче всего понять в сопоставлении с предшествующим периодом. Похоже, что материальное благополучие и творческая энергия часто колеблются в противофазе не только у конкретного индивида, но и у социума в целом. Так, 90-е годы, крайне тяжелые в социальном смысле, привели к невиданному расцвету новаторства. То же самое можно сказать о Серебряном веке, с которым, вероятно, будут сравнивать этот период.
В 90-е годы царила установка «пусть цветут все цветы», а культурная продукция относительно равномерно заполняла весь диапазон между любыми полярными крайностями. Ныне принято клеймить «засилье постмодернизма». Если под размытым термином «постмодернизм» понимать сосуществование в культуре различных мировоззрений, эстетических систем, художественных практик и дискурсов, то использование этого термина оправданно, хотя речь идет скорее об эстетическом плюрализме. Но «засилье постмодернизма» – оксюморон. Постмодернизм, будучи изначально эклектичным, лишен доминанты. Некорректно говорить о засилье установки, исключающей всякое засилье. В 90-е годы даже огульное неприятие постмодернизма нашло законное и органичное место в постмодернистской мозаике.
Сегодняшние литературные бонзы считают «героев 90-х» фриками и маргиналами. Это были действительно личности эксцентричные, эпатажные, подчас асоциальные. Но именно они обогатили литературу новыми темами (в том числе впервые растабуированными), жанрами, техниками повествования, пластами лексики, а также необычным синтаксисом. Наиболее ярких писателей 90-х (некоторые из них стали известны еще в 80-е) можно узнать по нескольким строчкам, что неверно в отношении стерильных нуледесятников. Владимир Сорокин, Дмитрий Галковский, Виктор Ерофеев, Виктор Пелевин, Татьяна Толстая, Зуфар Гареев, Валерия Нарбикова, Егор Радов, Игорь Яркевич, Алина Витухновская, Ярослав Могутин, Илья Стогoff и др. Мы нарочно перечислили через запятую столь непохожих авторов, чтобы продемонстрировать художественный разброс. Многие из этих писателей быстро сошли с дистанции (исключение – Виктор Пелевин), но в литературе, как в спорте, важны достижения, а не продолжительность карьеры.
В нулевые годы стилистические эксперименты и эпатажные практики были вновь вытеснены на культурную периферию. Вернулся опостылевший традиционный нарратив и фразы в духе: «Иван Петрович встал со скрипучего стула и подошел к распахнутому окну» (пример Александра Гениса). Произошло возвращение к средней языковой норме, канону, традиции, соцзаказу. Оказалось, что живучести реализма мог бы позавидовать граф Дракула. Литераторы, выступившие под жутко оригинальным брендом «новые реалисты», оказались в мейнстриме. Несмотря на то, что многие из них строят из себя оппозиционеров, «новый реализм» – это аналог движений «Наши» и «Молодая гвардия» в литературе. Слишком вопиюще их родство по стилистике, риторике и демонстративной ненависти к 90-м.
Приходится убеждаться, что литература (шире – искусство) оказывается очень точным барометром социальных сдвигов. Поворот к реализму и традиционному нарративу оповестил о росте авторитарных тенденций, обозначившемся на рубеже 90-х и нулевых. Политическое похолодание, как и прежде, сопровождалось унификацией, обеднением и регламентацией литературного процесса.
Так что однодесятникам предстоит выбор: либо возврат к художественному плюрализму (симптом внутренней свободы и предпосылка гражданского общества), либо усугубление тенденций нулевых и дальнейшее выхолащивание литературы (социально-психологическая предпосылка тоталитаризма).
Татьяна Астафьева 
