Сколько защитников у Конституции?

За последние две недели произошло по меньшей мере два события, важных для понимания того, какие институты или механизмы способны гарантировать сегодня соблюдение конституционных прав российских граждан.

29 октября председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин опубликовал в «Российской газете» статью «Предел уступчивости», рассказав в ней о том, как, по его мнению, соотносятся или должны соотноситься международное и российское право. 6 ноября президент Дмитрий Медведев наложил вето на одобренные Думой и Советом Федерации поправки в закон о митингах и шествиях, де-факто выступив в роли гаранта Конституции.

Конституционный суд и президентское вето – универсальные механизмы защиты базовых гражданских прав от посягательств со стороны приходящих к власти политических элит.

Статья Валерия Зорькина, ее язык и стиль аргументации указывают на то, что КС РФ перестает быть средством профилактики неконституционных трансформаций, но, напротив, все заметнее интегрируется в актуальную политическую систему. «Предел уступчивости» воспроизводит дискурс правящей элиты. Решения Страсбургского суда (принятые или еще не принятые) Зорькин критикует как политические действия, чреватые то «раскачиванием российского общества по сценариям оранжевых, тюльпановых и прочих конструируемых «революций», то «ломкой культурного, нравственного, религиозного кода». Председатель КС РФ подчеркивает, что он юрист. Тем не менее он выступает как системный политик.

Если Гамлет становится Клавдием, а Конституционный суд становится частью политической конъюнктуры, надежд на то, что он будет последовательно выступать в роли независимого арбитра и структуры, ограничивающей власть, практически не остается.

Остаются ли надежды на президентское вето? С одной стороны, многие независимые публицисты и общественные деятели удовлетворены решением президента. С другой стороны, Дмитрий Медведев, безусловно, является человеком системы, и его отказ подписывать одобренный парламентом законопроект несет в себе черты политической инсценировки, спектакля.

Однако сбрасывать со счета президентское вето не стоит.

Правящая элита при кажущейся гомогенности внутренне неоднородна – идеологически, ценностно и т.д. Нормальная для развитых демократий борьба взглядов в России постепенно перетекает внутрь суперэлиты и в ней так или иначе воспроизводится. Находясь внутри системы, президент тем не менее вынужден лавировать между различными группами влияния, а его вето является актом ограничения одной из них (и в то же время невольной публичной декларацией конфликтности внутри элиты).

Президент России – практически единственная фигура власти, избираемая россиянами персонально. Он – «лицо» элиты (или одно из «лиц»). Эта особенность коммуникации с гражданами, в общем, ужесточает требования к легитимности решений, принимаемых лично президентом. Правящая элита, во многом неподконтрольная складывающемуся гражданскому обществу, все же интересуется рейтингом и общественным восприятием своих публичных лидеров.

Это означает, что элита может использовать президентское вето как средство трансформации неблагоприятного общественного мнения. То есть любой уже запущенный процесс, обнаруживающий потенциальные репутационные, рейтинговые издержки, которые власть считает нежелательными, никогда не поздно остановить.

Надежность президентского вето в актуальной системе власти, конечно, условна. Однако это, пожалуй, единственный канал трансформации гражданской активности в реальные действия по защите Основного закона и гарантированных им прав.