Александр Князев
Президент Эмомали Рахмон и премьеры Киргизии, Пакистана и Афганистана дали старт проекту CASA-1000.
Фото со страницы президента Таджикистана в Flickr
Еще не начавшись, проект CASA-1000 (Central Asia – South Asia), предусматривающий транзит электроэнергии из Таджикистана и Киргизии в Афганистан и Пакистан и торжественно открытый 12 мая под Душанбе, уже успел заработать эпитет «мифический». Киргизия и Таджикистан являются в высокой степени энергодефицитными странами, и некоторые излишки электроэнергии появляются только в короткий летний период. В остальное время года КР закупает большие объемы электричества в Казахстане, а Таджикистан уже несколько лет не может договориться с Узбекистаном о транзите туркменского электричества, в то время как в зимнее время в республике освещен лишь центр столицы…
В качестве генераторов энергомоста в проекте рассматриваются Камбаратинская ГЭС-1 в Киргизии и Рогунская – в Таджикистане. Но Киргизия денонсировала соглашения с Москвой о строительстве Камбаратинской ГЭС-1 и Верхненарынского каскада ГЭС в первые дни 2016 года, другие инвесторы в очередь не становятся. Водноэнергетическая проблема в Средней Азии носит транснациональный, межстрановый характер, и любой внешний инвестор, который будет действовать без учета интересов всех стран региона, объективно будет способствовать росту конфликтности и – помимо иного – ставить под угрозу и собственные интересы. Любой гипотетический инвестор в названные ГЭС мгновенно оказывается в состоянии конфликта со странами нижнего течения Амударьи и Сырдарьи: Узбекистаном, Казахстаном, Туркменистаном, де-факто выступающими против подобного строительства.
Таджикистан ищет инвесторов для Рогунской ГЭС с сентября 2007 года. Ее технический проект был утвержден еще Госстроем СССР в 1974 году, после распада страны строительство было законсервировано. В 2004 году правительство РТ и компания РУСАЛ подписали соглашение о достройке ГЭС, однако в итоге стороны не сошлись по ряду условий, и Душанбе расторг соглашение. Других инвесторов нет.
Отсутствие генерирующих возможностей – не единственный из рисков проекта, лоббируемого в первую очередь Госдепартаментом: для США этот проект является просто одним из элементов известного геополитического проекта «Большой Центральной Азии», суть которого – в переориентации региональной инфраструктуры в сторону от России. Причем американское проектирование вовсе не подразумевает обязательного позитивного конечного результата для непосредственных участников. Главное – процесс, дистанцирующий страны региона от каких-либо интеграционных тенденций в северном направлении.
Торжественный запуск проекта CASA-1000 в определенной мере напоминает столь же торжественно начатое в декабре 2015 года строительство газопровода из Туркмении через Афганистан и Пакистан в Индию – ТАПИ. В марте 2016 года представители правительства Индии сделали заявление о либерализации своего рынка природного газа. Это означает, что Индия не планирует замораживать долгосрочную цену или формулу на газ, который она планировала бы покупать через газопровод ТАПИ. Этим решением Индия фактически нарушила договорную базу ТАПИ, делая газопровод экономически нерентабельным. Выжидательную позицию занимает Пакистан, заинтересованный в поставках газа из Ирана, но опасающийся неизбежного при этом варианте давления со стороны США. ТАПИ строится пока лишь на туркменском участке, а вот на афганской стороне никаких перспектив, даже проектных работ не намечается в силу постоянных боестолкновений по всему предполагаемому маршруту.
Вопрос о безопасности транзита газа, электроэнергии, да и любого другого транзита, через афганскую территорию с учетом происходящей стремительно деградации обстановки в Афганистане в самой обозримой перспективе имеет право быть скорее риторическим.
Объявленная весной «Талибаном» военная операция «Омари» проходит по всей стране, вызывая в кабульских правительственных и близких к ним кругах вполне чемоданные настроения. Но ухудшение общей военно-политической ситуации в Афганистане связано не только с «Талибаном». При этом правительство уже долгое время имитирует решение проблемы безопасности военным путем, не имея для этого достаточного ресурса и одновременно не в состоянии раз и навсегда согласиться с тем, что решение афганского вопроса лежит исключительно в политической плоскости. На протяжении примерно полутора лет целый ряд переговорных инициатив с «Талибаном» был сорван – и по вине Кабула в том числе.
Растут противоречия внутри собственно афганского политического истеблишмента: правительство Ашрафа Гани и Абдулло Абдулло с октября 2014 года продолжает оставаться нелегитимным. До сих пор не внесены изменения в Конституцию, которые легитимизировали бы итоги тогдашних президентских выборов. Нынешний состав Вулуси джирги, нижней палаты парламента, правомочной внести изменения в Конституцию, состоит в основном из политических оппонентов президента и премьера, а потому Ашраф Гани опасается объявлять и о проведении парламентских выборов (а полномочия нынешнего парламента заканчиваются осенью текущего года). Существующее недовольство нынешним правительством, особенно со стороны большинства региональных элит, дает основания предполагать, что Ашраф Гани вполне может потерять кресло президента раньше окончания срока. И одной из основных предъявляемых ему претензий является неспособность правительства обеспечить в стране хотя бы минимальный уровень безопасности.
Актуализировавшийся в последние месяцы пласт противоречий лежит в области межэтнических отношений, остающихся в Афганистане одним из главных факторов любой нестабильности. Для понимания того, что афганский процесс требует исключительно переговорных, а не военных механизмов, необходимо вспомнить о том, что Афганистан – многонациональная страна. И главные причины многолетней войны – помимо глобальных, геополитических, внешних – нужно искать в плоскости межэтнических противоречий, а не только в противостоянии сторонников радикального религиозного пути развития и приверженцев светских форм развития. Этот стереотип весьма распространен, но принципиально неверен, навязан международному общественному мнению и уводит в сторону от понимания реальных путей решения вопроса.
Сегодня наиболее беспокоящей в этом плане является активность состоящей из этнических узбеков партии «Джунбеше Милли Исломийи Афгонистон», возглавляемой генералом Абдул Рашидом Дустумом. Поддерживаемая турецкими спецслужбами, эта группировка со все более пантюркистской идеологией в последние месяцы спровоцировала целую цепь столкновений с формированиями партии «Джамаате Исломи», объединяющей в основном этнических таджиков. О возможности выхода из подчинения Кабулу центрального региона страны – Хазараджата – недавно заявил и лидер еще одной партии, состоящей из этнических хазарейцев-шиитов, «Хезби вахдат» Мохаммад Мохаккик…
Оправившийся после смены собственного руководства «Талибан» в короткие сроки свел к минимуму попытки распространения в Афганистане влияния «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России). Этого и следовало ожидать: у талибов и сторонников ИГ существуют как разные внешние центры финансирования и управления, так и практическая конкуренция, а еще и очень серьезное идеологическое расхождение. Для афганцев в основной их массе исторически свойственен суфийский ислам с его множественными этническими и доисламскими наслоениями и с соответствующими религиозными практиками. Попытки навязывания чистого ислама афганским моджахедам со стороны арабских джихадистов еще в 1980-х годах вызывали между ними конфликты вплоть до боестолкновений.
Единственной страной региона, где может быть задействован фактор ИГ, продолжает оставаться Туркмения. Так, по-прежнему одним из важных заказчиков и источников финансирования в попытках ИГ завоевать влияние в Афганистане остается Катар, заинтересованный в сохранении своего доминирования на энергорынках Пакистана, Индии, стран Юго-Восточной Азии и соответственно в срыве проекта газопровода ТАПИ. Его прямым партнером в этом вопросе является Турция, в Анкаре все еще надеются на строительство Транскаспийского газопровода и перенаправлении туркменского газа в свою сторону. Не случайно турецкие спецслужбы резко активизировали работу с тюркским населением Афганистана. Впрочем, не только с ним: Турция планирует построить религиозный учебный центр в восточной афганской провинции Нангархар, населенной в основном пуштунами. Именно в этой провинции зафиксирована наиболее заметная активность боевиков ИГ наравне с приграничными для Ирана западными провинциями. И если на северо-западе Афганистана попытки внедрить ИГ связаны с давлением на маршрут ТАПИ, то активность ИГ, его турецких (а также многих арабских) координаторов на востоке страны связана с созданием рычагов давления на Исламабад. Пакистан с растущим в нем китайским влиянием, да еще и вскоре вступающий в ШОС, участвующий в глобальных китайских проектах, рискует в обозримой перспективе оказаться объектом серьезной дестабилизации и в рамках еще одного американского проекта – «АфПак» – объединения с Афганистаном в единую хаотично и надолго воюющую территорию.
Свои конкуренты найдутся, вероятно, и у нового американского проекта CASA-1000. В рамках этого проекта ЛЭП должна, кстати, проходить и как раз через афганский Нангархар. Вообще ситуация с CASA-1000 настолько неоднозначная, что Азиатский банк развития (АБР), вначале поддержавший его, в 2014 году полностью отказался от участия. Отказ АБР от финансирования строительства CASA-1000, поддерживаемого Вашингтоном, был объяснен пониманием обилия рисков и нестыковок, начиная с отсутствия энергетического экспортного потенциала у Киргизии и крайне ограниченных возможностей Таджикистана. Но, более того, вес китайского участия в АБР повлиял, вероятно, на решение и в силу того, что у Китая есть собственные проекты поставок электроэнергии в Пакистан из Синьцзяна.
Когда-то, в уже далеком 2011 году, президент России Владимир Путин заявлял, что компания «Интер РАО» готова инвестировать 500 млн долл. в проект CASA-1000, если российскую компанию выберут оператором этого проекта. Вероятно, в то время в Кремле всерьез задумывались о вхождении в среднеазиатскую энергетику и проникновении на рынки Южной Азии. В операторы «Интер РАО» никто не позвал. А сегодня актуальнее уже иное: к 2019 году планируется создание общего энергетического рынка Евразийского экономического союза. Участие же Киргизии в американском проекте с неясной судьбой пока прямо противоречит задаче восстановления и функционирования регионального энергокольца ЕАЭС. В рамках которого Киргизия и Таджикистан могли бы решить свои внутренние энергетические проблемы.
