Александр Князев
Правительственным силам Афганистана все сложнее оказывать сопротивление «Талибану».
Фото Reuters
12 октября движение «Талибан» заявило о создании специальных подразделений для борьбы с «Исламским государством» (экстремистская организация, запрещенная в России и других странах), в местной аббревиатуре – ДАИШ. Боестолкновения между «Талибаном» и ДАИШ начались еще осенью прошлого года, сейчас к новым подразделениям «Талибана» присоединяется большое количество молодых людей, в частности в провинциях Кунар и Нуристан. Пропагандистские средства талибов активно призывают жителей страны присоединиться к борьбе с чуждым для афганцев ДАИШ.
Под понятием «Талибан» сегодня часто понимаются самые разные группировки, воюющие в Афганистане, хотя, строго говоря, сегодняшний «Талибан» – доминирующая, но не единственная из воюющих группировок, подчиненная Шуре (совету) в пакистанском городе Кветта. В обиходе талибами называют и боевиков «сети Хаккани», и партию «Хезби Исломи» Гульбетдина Хекматиара, что в корне неверно. Они имеют различные источники финансирования и соответственно цели и задачи, часто воюя и между собой.
Но вернемся к событию. ДАИШ афганцам действительно чужд, и едва ли не в первую очередь в религиозном плане, что для Афганистана критически важно. В Афганистане ислам исторически доминирует в его суфийских формах с множеством этнических и иных местных наслоений неисламского происхождения. Как, кстати, и в постсоветской Средней Азии. Универсалистская трактовка ислама, предлагаемая ДАИШ, воспринимается во всем регионе только самыми крайними маргиналами. В Афганистане ее отвергают и общество в целом, и пуштуны-талибы, для которых этнический национализм не менее важен, нежели религия. Кстати, в истории это уже было – в 1980-х, когда попытки арабов навязать афганским моджахедам свои такфиристские идеологемы порождали конфликты и порой переходили в боевые действия между ними, чем иногда успешно пользовались советское командование и кабульские власти того времени.
Есть и другие причины для конкуренции двух радикальных движений. Вкратце, за попытками ДАИШ распространить свое влияние в Афганистане сегодня стоит преимущественно Катар. «Талибан» как имел в начале 1990-х годов одним из своих учредителей Саудовскую Аравию, так в основном и остается ей верен. Интересы двух арабских монархий здесь изрядно противостоят друг другу.
Ну и, наконец, есть повседневная конкуренция. Источники финансирования талибских, да и иных группировок «в будние дни» – это рэкет, контрабанда. Делиться с пришлыми арабами пуштуны точно не захотят.
Довольно пассивно проведя весенне-летний период, по окончании Рамадана «Талибан» резко активизировался. Для стран Средней Азии и для России в этом ключе всегда был важен север Афганистана, который вниманием талибов также не был обделен. В конце августа генерал Абдулрашид Дустум попытался вернуть под правительственный контроль провинцию Фарьяб на северо-западе, талибы совершили маневр, временно отступив, чтобы затем за пару недель вернуть собственный контроль над ключевыми позициями в этой местности. Авторитет и возможности Дустума, по инерции с 1990-х годов бережно хранимые в Москве и среднеазиатских столицах, на деле оказались фикцией, его время, судя по всему, уже ушло. При этом на туркменской границе бои продолжаются. По свидетельствам очевидцев, в Мары с границы ежедневно доставляются тела погибших военнослужащих. С аэродрома Мары происходят постоянные вылеты военной авиации в сторону границы. В общем виде на туркменском направлении ситуация имеет устойчивую тенденцию к ухудшению.
А 4 сентября талибы захватили Кундуз вблизи границы с Таджикистаном. Захватили легко и столь же легко отдали, а результатом стало укрепление позиций «Талибана» в опасной близости от перевала Саланг, угрожающее изоляции севера от столицы. Характерно, что даже проход правительственной войсковой колонны в этой местности для освобождения Кундуза стал возможен только после прихода на помощь войскам кабульского правительства незаконных де-юре формирований бывшего таджикского Северного альянса.
Уже 3–4 октября последовала попытка вновь захватить город Меймене, центр Фарьяба. Меймене не сдался опять же благодаря усилиям формирований все того же бывшего таджикского Северного альянса при фактическом поражении правительственных сил. В соседних провинциях Бадгис, Джаузджан и Сарипуль большая часть территорий по-прежнему контролируется «Талибаном» и местными туркменскими отрядами, а частично – ИДУ. 13 октября талибы штурмом попытались взять Газни, 14 октября – Гильменд, обе попытки оказались безуспешны, но лишний раз продемонстрировали способность «Талибана» действовать практически синхронно в самых разных регионах страны.
Все эти события дали еще несколько важных выводов для оценки происходящего. Во-первых, абсолютную неспособность правительственных сил противостоять активности талибов, в том числе и в силу массовых переходов военнослужащих на сторону талибов, а также дезертирства, подкупа командиров и правительственных чиновников. Важным фактором недееспособности армии является и ее этническая разобщенность. Во-вторых, существует достаточно высокий уровень поддержки талибов населением во многих регионах, в том числе севера, в частности, в местах компактного проживания пуштунов и тюркских этносов – туркмен и узбеков.
Основной силой во всех событиях были именно боевики «Талибана» Кветты. Захват Кундуза вкупе с иной активностью был призван отвлечь внимание от вышеописанной передислокации талибов в стратегически важные пункты, а также стал вызовом Кабулу – демонстрацией слабости президента, правительства и сил безопасности. Легко можно допустить, что одной из целей всей этой операции было и оказание давления на кабульское правительство на ведущихся уже почти год в основном в Урумчи переговорах при посредничестве Исламабада, Пекина и Эр-Рияда. И давление на посредников с целью добиться в поисках компромисса с Кабулом наибольших для себя преференций, в том числе в обещанном президентом Ашрафом Гани «коалиционном правительстве». И в эту версию легко ложится как декларирование борьбы с ДАИШ, так и заявление лидера «Талибана» муллы Ахтара Мохаммада Мансура в первые дни октября: «Захватчики и их внутренние сторонники... стремятся представить наши победы на севере Афганистана в качестве опасности для наших северных соседей и пытаются включить их в свой союз. Но наша политика ясна для наших соседей. Они не должны видеть нас глазами наших врагов. Если администрация Кабула хочет завершить войну и установить мир, то это возможно при окончании оккупации и отказе от всех соглашений с захватчиками в военной области и в сфере безопасности», – говорилось в заявлении лидера талибов.
На этом фоне несколько странной выглядит не столько функциональная активность военных и сопутствующих структур России и ее союзников на афганском направлении, сколько стремительно растущая артикуляция темы военного решения афганской проблемы российскими политиками и СМИ.
Политическое решение всегда лучше и стратегически эффективнее, нежели военное, это очевидно относится и к афганской политике России. Ее задача сегодняшнего дня – определиться, с кем работать в Афганистане по обеспечению безопасности собственной и своих союзников. События последних месяцев показывают, что в Афганистане есть только две политические силы, обладающие серьезным военным потенциалом: это «Талибан» и бывший Северный альянс с его таджикскими лидерами, которые к тому же сами заинтересованы в стабильности и безопасности подконтрольных им регионов на севере Афганистана. Создание «буферной зоны» является сегодня наиболее эффективным решением проблем обеспечения безопасности со стороны Афганистана.
В этом плане, используя как дипломатические каналы, так и инструменты военно-технической помощи, России легко найти и союзников: это КНР, имеющая и серьезное влияние на североафганских таджикских лидеров, и не исчерпавшую еще возможностей площадку для диалога с «Талибаном». Это Иран, поддерживающий контакты еще с одной серьезной военно-политической силой в Афганистане – шиитской партией «Хезби Вахдат», за которой стоит хазарейская афганская этническая община. Это возможности ОДКБ по привлечению Киргизии и Таджикистана, это двусторонний союзнический договор с Узбекистаном. Открытым остается вопрос о взаимодействии лишь с Туркменией и официальным кабульским правительством. Но это все-таки вопросы, лежащие не в военной, а в политической плоскости, которая всегда и везде остается более предпочтительной.
