В одиночку против тирании

Будущий председатель КНР Си Цзиньпин встретился с Елизаветой Кишкиной в 2011 году. Фото из книги мемуаров Е. Кишкиной

«Лиза! Я ни в чем не виновен ни перед китайской Компартией, ни перед советским народом. Моя совесть чиста», – сказал в 1938 году во время ареста Ли Лисань, бывший лидер китайских коммунистов, живший в Москве.

Его забрали прямо в «Люксе», гостинице-общежитии для работников Коминтерна на Тверской. Сколько еще преданных бойцов международного коммунистического движения произносили примерно такие же слова, когда за ними приходили в период сталинского террора, никто не считал. Но Лиза, Елизавета Павловна Кишкина, жена китайского интернационалиста, записала его слова и даже передала их в Коминтерн.

Лиза, студентка, уже тогда показала свой характер, возможно, унаследованный от отца, столбового дворянина из Саратовской губернии. Она ходила из одной тюрьмы в другую, выстаивала в очередях среди таких же несчастных, пыталась узнать, где муж. Слышала ответ: «Такой не числится». И вдруг в «Таганке» сказали: «Есть такой» – и даже разрешили передавать в месяц по 50 руб. Оказалось, следователя самого замели, а Ли Лисань выдержал избиения, ни в чем не признался. И вот его выпустили. Но не реабилитировали, он оставался изгоем вплоть до 1945 года.

А что же Лиза? Свой брак с китайским революционером она не зарегистрировала. «В те времена можно было обходиться без этой формальности», – пишет она в мемуарах «Из России в Китай – путь длиною в сто лет», изданных в 2014 году.

Тем не менее отвечать перед властью ей пришлось по полной программе. Только если раньше числилась среди неблагонадежных как дочь помещика, то после ареста Ли выгнали из комсомола как жену врага народа. На собрании требовали, чтобы отреклась от мужа. Не отреклась. Не может он быть японским шпионом и изменником, сказала. Потом пришла война, эвакуация из Москвы. Когда вернулись, будущее оставалось туманным.

И вот новый поворот судьбы. То ли сыграло роль письмо, отправленное Ли в КПК, то ли там решили, что Москва подвергала преследованию боевого товарища безосновательно, но его на очередном съезде партии избрали в ЦК и, естественно, предложили вернуться на родину.

А на родине-то возобновилась гражданская война. Коммунистам поначалу пришлось оставлять освобожденные районы. Даже те, где они укрывались во время войны с Японией. Пекин был в руках противника. Но Лиза решила последовать за мужем во что бы то ни стало. Ехать и взять собой трехлетнюю дочку Инну.

«Ужасная вещь – неизвестность. Чего ждать, сколько ждать, никто не мог дать ответа», – вспоминает Лиза. Все же в конце концов не кто иной, как Линь Бяо, будущий маршал и наследник Мао Цзэдуна, прислал запрос на нее с ребенком. Это подействовало.

Тем не менее ни о каком загранпаспорте, визе и речи не было. Лизе пришлось сдать советский паспорт, а взамен выдали пропуск через границу. «В случае если попадете в руки к противнику, советский паспорт только усугубит для вас опасность. А так вы сойдете за местную русскую. Кто там разберется!» – сказали путешественнице в ЦК ВКП(б).

Русских эмигрантов было несколько десятков тысяч. «Мне стало ясно, что советская сторона собиралась в случае чего откреститься от меня», –  вспоминает Лиза.

С мужа товарищи по партии вроде бы сняли к тому моменту все подозрения. В 1930 году он фактически, хоть и недолго, был главным лидером партии. И вот полтора десятка лет спустя занял большой пост. Но, снова поднявшись высоко, стал невольным участником политической борьбы в партии. И это не могло не отразиться на его семье.

Когда Народно-освободительная армия освободила Пекин, было решено перевести туда из деревни ЦК. Мао Цзэдун обласкал вниманием Ли Лисаня, сказал, чтобы он тоже ехал в столицу. Однако в правительственной резиденции шел ремонт, и все руководство партии и государства поселили в Душистых горах, в предместье города. Там дали маленький неказистый домик и семье Ли. На юге страны еще продолжалась война, и Душистые горы превратились в тщательно охраняемую закрытую зону. Зато нравы поначалу там царили довольно простые, и Лизе – ее китайцы звали Ли Ша – можно было свободно общаться с соседями.

И вот однажды в ту весну мужа с семьей позвали в гости к Мао Цзэдуну. Отправились к нему на виллу, захватив с собой шестилетнюю дочку Инну. Председатель Мао уже тогда для многих, в том числе для Лизы, казался личностью легендарной. Внешне выглядел точно таким, как изображали на официальных портретах. Пышная копна волос, зачесанных назад, высокий лоб мыслителя, крупный нос, большие черные глаза, родинка на подбородке. В старых китайских домах даже весной бывает холодно. На плечах у председателя был накинут ватник, а на ногах были теплые высокие, похожие на бурки сапоги.

Неторопливым шагом Мао подошел к гостям, поздоровался. Пожимая Лизе руку, пристально посмотрел ей в глаза и произнес: «Хао тунчжи» («Хороший товарищ»). За что она удостоилась такого комплимента? Вот объяснение, которое дала автору этих строк Инна, ныне профессор-русист. «Я полагаю, что Мао таким образом оценил ее поведение в то время, когда отец стал жертвой репрессий в СССР».

Сама Елизавета Павловна, отвечая на мой вопрос, написала, что вождь и Ли Лисань расхаживали по двору и о чем-то говорили. «По-видимому, они обсуждали некоторые статьи будущей Конституции, одним из составителей которой был мой муж. К сожалению, в то время я не знала китайского языка и поэтому содержания беседы понять не могла».

Это было то недолгое время, когда Мао благоволил Ли Лисаню. Недаром он стал министром труда в правительстве КНР. Но, как мы знаем из нашей истории, в государстве, где высшая власть принадлежит одному человеку, даже верные его сторонники не защищены от произвола. В 1957 году Мао Цзэдун в докладе заявил, что из среды интеллигенции нередко выходят плохие люди, и привел в пример ряд известных деятелей партии, в том числе Ли Лисаня. Подвергнутый шельмованию, он не стал отмалчиваться, а написал Мао письмо с протестом.

Лиза не знала, конечно, всех перипетий внутрипартийных интриг, тем более что была советской гражданкой. Правда, гражданкой второго сорта. В посольство ее не приглашали.

Смешанная семья Ли становилась барометром советско-китайских отношений. Атмосфера сгущалась и стала просто грозовой после того, как Никита Хрущев сгоряча усугубил ссору, распорядившись отозвать из Китая всех советских специалистов (а их было тысяч 10).

Близкий знакомый супругов, тоже работавший до войны в Москве, понял, куда дует ветер, и написал в ЦК КПК письмо, где назвал Лизу ревизионисткой, добавив, что с разрешения мужа она посещает советское посольство и передает секретную информацию.

Когда по воле Мао разразилась культурная революция, этот донос припомнили обоим супругам. Правда, установка кормчего состояла в том, что политику надо делать руками масс, а не сверху, как в СССР, где все делалось руками органов. «Массы» приволокли Ли Лисаня на помост, и он должен был с заломленными за спину руками, согнувшись в поясе, выслушивать обвинения под крики «Долой!». Однажды ночью в квартиру ворвалась группа «красных охранников». «Кто эти люди?» – спросила по-русски мужа Лиза. В ответ приказ: «Не сметь говорить на ревизионистском языке!» Тут она взорвалась: «На ревизионистском? А на каком языке говорил Ленин?» Охранники приумолкли.

Потом и Лизу притащили на «собрание борьбы». На груди у нее висела табличка «Советская ревизионистская шпионка». С одного из таких собраний супругов увезли – в одной машине. Лизе приказали выйти. Больше она мужа не видела. Он погиб, вероятно, после очередного допроса. А Лизу арестовали, и она провела в одиночке восемь лет. Возможно, ее спасло указание председателя Мао: «Голова – не капуста, срежешь – новая не вырастет».

Еще до смерти вождя ее отправили сначала в ссылку, а после свержения «банды четырех» разрешили вернуться в Пекин, к дочерям Инне и Алле. За реабилитацию пришлось бороться. Но она пришла. В 1980 году состоялся в присутствии руководителей партии траурный митинг в честь Ли Лисаня.

В одиночке Лиза почти разучилась говорить по-русски. Стоило воссоединиться с семьей, увидеться со старыми друзьями, как родная речь вернулась. И не просто вернулась. Лиза стала одним из самых известных в Китае преподавателей русского языка.

Недавно Елизавета Павловна отметила 100-летний юбилей. 100 лет – это рубеж. Наблюдая за жизнью Поднебесной, за бытом своей разросшейся семьи, дочь русского дворянина отмечает изменения в психологии китайцев. Отвечая на мой вопрос, она говорит, что прежде молодежь стремилась уехать за границу, а теперь многие возвращаются домой. Дело не только в патриотических чувствах. В Китае есть возможность делать деньги. А что касается пережитого, то Ли Ша пишет в своей книге: «На Историю не обижаются». Слово «История» начинается с заглавной буквы. Возможно, на автора оказала влияние философия Дао, которая гласит, что все в этом мире непознаваемо и закономерно.