Алексей Малашенко
Пока еще в Центральной Азии можно увидеть школьников в знакомой форме.
Фото Владимира Сварцевича (НГ-фото)
Совокупность успехов и неудач России на центральноазиатском направлении привела к тому, что сегодня страны региона оказались одинаково близки к России и далеки от нее. Впрочем, то же можно сказать и обо всех прочих государствах на постсоветском пространстве. Даже Грузия не является исключением, ибо у Москвы теоретически остается возможность «вернуть» Тбилиси.
Не все еще потеряно
Россия проигрывает постсоветское пространство. Кремлю нужно создавать иное, пророссийское пространство, на котором соседи России заинтересованы в ней не как в метрополии, а как в выгодном партнере. Пусть даже это будет происходить в рамках вялых институтов типа ОДКБ, ЕврАзЭС и даже СНГ. Других, кроме Шанхайской организации сотрудничества, пока не придумано. Но ШОС – китайская контора, полностью доверять ей московские политики не будут никогда. Звучит банально, но России нужно определиться, на что делать упор – на светлое прошлое или на туманное будущее. Все саммиты и прочие встречи свидетельствуют: публично заявленный Москвой разумный прагматизм все еще микшируется с ностальгией. Инерция слишком велика. И даже российский президент Владимир Путин не всегда способен уйти от мышления советского подполковника Путина В.В.
У России шансов остаться и сохранить свое мощное влияние в Центральной Азии ровно столько же, сколько и растерять его. Россию, безусловно, вытесняют оттуда – и Китай, и Америка. Придет сюда более «весомо, грубо зримо», чем ныне Европа, кто-то из мусульманского мира. Это будет происходить неспешно, зато последовательно. Словом, особое место в регионе за Россией сохранится, но она должна будет постоянно подтверждать право на него.
Налаживание отношений облегчает растущее сходство политических режимов. Как в России, так и в Центральной Азии они авторитарны, хотя и в разной степени. Судьбе было угодно, чтобы выборы в России и Казахстане происходили почти синхронно. Политологи обсуждают их идентичность. Нет принципиального различия в том, что в парламенте Республики Казахстан оказалась одна-единственная партия «Нур Отан», а в России будет целых три или, не приведи господь, четыре. Важно, кому реально принадлежит власть.
У Путина нет нужды обсуждать с вождями Центральной Азии скользкую тему демократии, гражданского общества. У России здесь явный гандикап перед Западом. Можете вы себе представить президента Таджикистана Эмомали Рахмона, спрашивающего Путина о расследовании убийства Анны Политковской, или самого Путина, вопрошающего о положении в узбекских тюрьмах заключенных, арестованных по делу «Хизб ут-Тахрир»? Сходятся вожди и в том, что у каждой страны есть свой особый, любимый путь развития, в который не надо совать нос.
Реальность и эффективность такого пути в данной статье не обсуждаются. Ограничимся пословицей: «Рыбак рыбака видит издалека». Могу поклясться сразу на Коране и на Библии, что ни один президент – от Путина до Каримова, Назарбаева, Бердымухамедова – в эту самобытность не особо верит (матом все ругаются на русском глобалистском наречии), и для них идентичность в первую и вторую очередь – инструмент самосохранения.
Как приспособиться к многовекторности
Единство взглядов на самобытный путь развития и жесткую политическую систему сближает российский и центральноазиатские режимы. Зато их разводит прагматика экономических отношений. Газетная страница не позволяет сослаться на бесконечность противоречивых цифр, заявлений о дружбе и взаимных претензиях. Каждый пишущий выбирает удобные для его концепции сведения, высказывания лидеров. Доказать можно все что угодно.
Но есть тенденции, есть экономическая стратегия, очевидность которой нечем опровергнуть. Главное, что определяет эту стратегию центральноазиатских государств, – многовекторность. Эта самая многовекторность наиболее четко и изящно была преподнесена – кем бы вы думали? – восточным деспотом Туркменбаши. Именно он провозгласил свое государство нейтральным и даже переименовал советскую «Туркменскую искру» в «Нейтральный Туркменистан». То была серьезная заявка, над которой много хихикали. На самом деле это и был курс «ни вашим ни нашим», но в то же время «и вашим и нашим».
В декабре 1997 года Royal Dutch Shell получила от Туркмении, Ирана и Турции заказ на техническую разработку проекта переправки газа в Европу в объеме примерно 28 млрд. куб. м. «Газпрому» тогда удалось выбить для себя 10% участия в этом соглашении, но, разумеется, это не компенсировало потери от возможной частичной переориентации газового потока.
В те годы в центре всеобщего внимания был и другой проект: «восточный коридор» – газовая труба из Туркмении через Афганистана к Пакистану, а теоретически даже к Индии. Главным действующим лицом в сооружении газопровода была американско-арабская компания ЮНОКАЛ, большие кредиты были обещаны Всемирным банком. В ЮНОКАЛе мечтали довести трубопровод расчетной мощностью 20 млрд. куб. м до Китая. Цена строительства колебалась от 1,5 до 3 млрд. долл.
Без малого 10 лет назад, в январе 1998 года, собравшись в Ашхабаде, все президенты центральноазиатских государств единодушно приняли решение о формировании альтернативного российскому направления экспорта нефти и газа. Им должен был стать так называемый южный коридор – 200-километровый газопровод Корпедже–Курткуи, строительство которого было закончено в декабре 1997 года. Тогда же Нурсултан Назарбаев попытался приступить к координации усилий в области перекачки газа с Туркменией.
Бесконечные поиски маршрутов
Эффект 11 сентября показал России, насколько зыбки ее позиции в регионе. Образцовым примером стал Узбекистан, который дерзко (но и обоснованно) начал позиционировать себя как главного борца против терроризма, рассчитывая на этом заработать – кредиты, инвестиции и проч. Поздней осенью 2001 и зимой 2002 года ташкентские чиновники называли сумасшедшую сумму в 8 млрд. долл., которая якобы им была обещана американцами. (Почему именно 8, а не 6 или 9, никто не говорил, но дружно в нее верили.)
История повторяется, точнее, продолжается в наши дни. Та же Туркмения вновь готова тянуть трубу с пропускной способностью в 30 млрд. куб. м в Китай, не отвергает идею Транскаспийского нефтепровода с конечным выходом в Европу и одновременно сотрудничает с Россией по проекту Прикаспийского газопровода.
В постоянных поисках находится Казахстан, недавно договорившийся с Китаем об уже второй очереди нефтепровода. При желании Казахстан может наполнить нефтью трубопровод Баку–Джейхан, который начинался в первую очередь как политический проект (трасса в обход России), но который при наполнении казахстанской нефтью обретает конкретный экономический смысл. Казахстан устами своего президента Назарбаева призывает Россию «обеспечить свободный и беспрепятственный выход его товаров к Мировому океану». И тогда Казахстану «не надо будет искать другие маршруты... и никакой политики здесь нет». Зато в том, что Казахстан мечтает (и небезосновательно) превратиться в центр Евразийского региона, так сказать, в «пуп интеграции», политический привкус очевиден. Это нормально. И Москве придется мириться с казахстанскими претензиями, а то даже и поддерживать их. Бросать косой взгляд в сторону Астаны – себе дороже. Наблюдатели обратили внимание, как жестко повел себя Назарбаев во время октябрьской встречи с российским президентом.
Готов торговаться и Таджикистан. Его энергетические ресурсы становятся все более открытыми, и России придется столкнуться с самыми разными конкурентами. «Кто достроит Рогун?» – называлась статья в «НГ». Думается, одной Рогунской ГЭС дело не ограничится.
При всем том ни Казахстан, ни Туркмения, ни Таджикистан не собираются отказываться от сотрудничества с Россией. Просто они вписывают ее в свои национальные интересы, одновременно уходя от уникальности отношений с бывшей метрополией.
Никому не отказывать – вот главный принцип многовекторности, в условиях которой Россия утрачивает статус эксклюзивного партнера и союзника.
Это славное слово «безопасность»
Неустойчивость экономических отношений Россия пытается компенсировать активностью в военной и военно-политической сфере. В октябре на встрече глав государств СНГ был подписан целый пакет документов, согласно которым Организация Договора о коллективной безопасности должна стать сильной структурой, способной поддерживать стабильность на постсоветском пространстве. В рамках этих соглашений, например, создаются бригады миротворцев с международным статусом. Причем операции по поддержанию стабильности эти бригады могут проводить без санкции ООН. По словам Владимира Путина, «члены ОДКБ будут получать российское вооружение и специальную технику по внутренним российским ценам». Показательно и то, что новым исполнительным секретарем стал бывший глава Службы внешней разведки Сергей Лебедев, доверенный человек Путина, знающий о ситуации на постсоветском пространстве не понаслышке. Это назначение – не почетная ссылка на постсоветское пространство, как нередко бывало прежде, но даже своего рода карьерный рост.
Одновременно совершенствуются и действующие в масштабах только Центральной Азии так называемые силы быстрого реагирования. (Наш материал касается Центральной Азии, поэтому проблему российско-грузинских отношений в свете появления одэкабэшных миротворцев мы выносим за скобки.)
Интереснее вопрос: на кого могут быть нацелены эти силы, кто является их потенциальным конкретным противником? Понятно, что не НАТО и не Китай. Против террористов – слишком велик размах, неоталибы в массовом порядке в регион не хлынут. Остаются внутренние «баламуты», то есть оппозиция, но подавление ее есть вмешательство во внутренние дела. Да и крайне трудно представить себе узбекских миротворцев в Таджикистане, российско-казахских – в Узбекистане, киргизских – где бы то ни было. Тем более непросто понять, каким образом начнет действовать миротворческий контингент, случись в регионе межгосударственный конфликт.
Тем не менее, несмотря на полную невозможность использования заявленных миротворцев и местных сил быстрого реагирования на местности, Россия видит в их существовании очень конкретный смысл. Во-первых, тем самым Москва решительным образом подчеркивает, что не намерена отказываться от борьбы за центральноазиатский политический плацдарм, от присутствия в сердце Евразии.
Во-вторых, демонстрируется способность оставаться центром притяжения для своих соседей, своего рода «организатором» евразийского пространства. В Москве считают, что это вынудит западных и прочих партнеров относиться к ней с еще большим уважением (и опаской).
В-третьих, это своего рода намек дружественному Пекину, что не ШОС единой жива Центральная Азия. Что Россия не «младший брат» Китая, но держава, способная принимать самостоятельные решения.
Ставки сделаны
В Кремле полагают, что Центральная Азия может стать едва ли не единственным потенциально успешным направлением в его внешней политике. На фоне внешнеполитических неудач Кремлю необходим дипломатический прорыв, свидетельство энергии России. И надо отдать должное энергии путинской команды: в октябре после гигантских усилий определенный успех был достигнут.
Есть еще ЕврАзЭС, вялая политико-экономическая организация, страдающая от импотенции, но все-таки с какой-то пусть и неясной, но все же перспективой. На последнем трехчасовом саммите ЕврАзЭС в Душанбе (октябрь 2007) возникла странная формулировка, что «работа по формированию правовой базы Единого экономического пространства будет продолжена и о ее итогах будет доложено на очередном заседании межгоссовета ЕврАзЭС на уровне глав государств». (Сбор намечен на 2008 год.) Казуистика какая-то. Изумление нарастает, когда выясняется, что Единое экономическое пространство отныне будет создаваться без Украины.
Более четкими становятся контуры Таможенного союза в составе России, Казахстана и Белоруссии. Но и это объединение, которое заработает еще нескоро, носит не более чем трехсторонний характер. Центральная Азия представлена только одним, пусть и весьма значительным участником.
В общем, сильно обольщаться по поводу российских успехов на центральноазиатском пространстве особого повода нет.
Попытка активизировать ОДКБ и ЕврАзЭС отнюдь не отменяет многовекторность внешней политики центральноазиатских стран. Кстати, после путинского триумфа в регион устремился глава Парламентской ассамблеи Совета Европы Хавьер Солана, который привез местным президентам свой «товар». И этот товар привлекателен: тут и признание «цивилизационной специфики» (фактически права на авторитарное правление), и понимание многовекторности политики (особенно в отношении трубопроводов).
Так что центральноазиатские политики в каком-то смысле могут ощутить себя покупателями, которых зазывают боящиеся упустить куш торговцы. Это нормально, но для России обидно.
Что впереди?
Правда, экономической и политической конкуренцией с третьими силами сложности России в регионе не исчерпываются. Кто поручится за то, что заключенные соглашения действительно заработают? Да, Центральная Азии охотно купит по дешевке привычное российско-советское оружие. Но это не отменяет возможность приобретения техники из третьих стран. Из опыта СНГ всем хорошо известна необязательность любых заключенных соглашений. Что действительно подвигнет российских партнеров к исполнению подписанного? Есть ли у России соответствующие рычаги воздействия?
В некоторых странах произойдет смена президентов. Москве не следует оценивать тамошнюю политику по российским лекалам: «коллективного Назарбаева» или «коллективного Каримова» там не получится. Там наступит нечто другое. И как это другое отнесется к ОДКБ, ЕврАзЭС и тем более СНГ, предсказать непросто. Для второго постсоветского поколения лидеров Содружество Независимых Государств может звучать почти как Союз Советских Социалистических... ОДКБ и ЕврАзЭС придется доказывать право на свое существование.
Ни Ельцин, ни Путин не сумели выстроить в регионе устойчивого пророссийского лобби. Смены лидеров происходят там помимо Москвы. Кстати, так было уже и в Грузии, и в Украине, и в Азербайджане. Центральная Азия не исключение. Те, кто постарше, помнят Советский Союз и хорошо к нему относятся. В надежности России сомневаются. Кто из экспертов – кремлевских или не приближенных к власти – не слыхал интимное: «Что вы делаете, ребята, вы же нас теряете?» А то (после третьей) и еще жестче: «Какой дурак отвечает за политику в бывшем СССР?»
В Центральной Азии те, кто помоложе, учат английский. Кто-то раскрывает учебники немецкого. Кто – фарси. В Алма-Ате я разговаривал с двумя мигрантами из Киргизии, которые учили китайский.
И все же у России есть шансы не просто остаться, но даже усилить свое влияние. Просто для этого надо быть немного умнее, немного дипломатичнее. В Центральной Азии ценится не только сила, но и мудрость.
