Волнения в пригородах крупнейших городов Франции пошли на убыль, однако они поставили перед страной немало проблем, которые хотя существовали и раньше, но были как бы вне поля общественного зрения. В чем же дело?
Населены неспокойные пригороды мусульманами. В своей массе они плохо знают французский язык и дома разговаривают по-арабски. К тому же среди них много неустроенных людей, безработных, живущих на случайные заработки. Между обитателями пригородов и коренным населением Франции существует невидимая стена.
Что такое гетто? Если не вдаваться в научные определения, затронуть только суть этого явления, то можно сказать, что гетто – своего рода холодильники, где в замкнутом пространстве сохраняется изолированная группа лиц одной культуры, практически в неизменном «замороженном» виде. На протяжении времени эта группа сначала не имеет возможности раствориться в окружающем ее обществе, а затем и сама утрачивает заинтересованность в этом растворении. Она выживала, сохраняя собственную культуру, свой быт, свои религиозные взгляды в том виде, в котором унаследовала это достояние от своих предков. А теперь видят в сохранении наследия праотцев условия собственного выживания в инородной среде. Во Франции в таких гетто оказалось около 5–6 миллионов выходцев из Северной Африки.
На днях мне позвонил из Парижа старинный друг – думающий и много знающий журналист. Вот что он мне, в частности, сказал: «Нас ослепило превращение в общество потребления, с характерным для него эгоизмом и равнодушием к окружающему. Мы просто проглядели образование вокруг наших городов арабских гетто».
Нельзя сбрасывать со счетов то, что глобализация постепенно подрывает ассимиляционную способность французского общества. В беспощадной конкурентной борьбе местные предприниматели вынуждены в поисках дешевой рабочей силы и для сокращения расходов на перевозку сырья переносить производство из страны за рубеж. Прежде всего в развивающиеся страны. Это резко сокращает национальный рынок рабочей силы. В такой ситуации интересы населения многочисленных гетто оказались отодвинуты на второй план. Причиной острой головной боли министров стало главным образом ухудшающееся положение коренного населения – безработица и фактический застой в экономике, старение населения и трудности пенсионного обеспечения, давление профсоюзов и демагогия оппозиционных партий.
В поисках объяснения нынешнего бунта французские СМИ охотно подчеркивают важность экономических факторов. И действительно, безработица среди молодежи достигает в гетто 40%. Огромная людская масса утратила перспективу честного трудового заработка, пусть незначительного, но социального роста; она остро ощутила свою ненужность и бесперспективность.
Суть проблемы заслоняет варварский характер бунта, вандализм его юных участников. Неожиданно для себя получившая свободу рук молодежь нашла в вандализме способ самовыражения. Но вряд ли следует предполагать, что в данном случае она выражает отрицание французской культуры, протест против французского образа жизни. Беда в том, что бунт безмолвен.
Сейчас французские власти словно на ощупь ищут средство стабилизации. Президент Жак Ширак призывал покончить с дискриминацией при предоставлении работы. От муниципалитетов с небывалой настойчивостью принялись требовать соблюдения давнего закона о предоставлении в строящемся социальном жилье 20% площади иммигрантам. Одновременно парламент продлил до трех месяцев действие закона о чрезвычайном положении. Продолжаются аресты и высылки из страны задержанных бунтарей вместе с их семьями.
Но не лучше ли взять на себя инициативу политического диалога? Складывается впечатление, что до сих пор они уверены в том, что имеют дело с массой юных варваров, за спиной которых стоят опытные agents provocateurs. На самом деле они столкнулись с национальной проблемой, и стоит перед ними во всей своей сложности и болезненности национальный вопрос. Его решить мерами добровольно-принудительной ассимиляции, методами «кнута и пряника» вряд ли удастся. Да и разговор нужен более серьезный и глубокий, чем сейчас многим кажется.