Татьяна Яковлева
Сцена из оперы "Кармен". Фото с сайта festival-aix.com
Совсем недавно звучали гневные «буу» посреди аплодисментов «Дон Жуану» на музыкальном фестивале в южном городке Франции. Прошло семь лет, и ансамбль «Viva la libertа!» сменил хор «Laliberte! Laliberte!» – и возник стройный шквал оваций для «Кармен».
Французский хит Жоржа Бизе, сравнимый с эквивалентом популярности «Евгения Онегина» в России, Дмитрий Черняков напрочь избавил от привычной оболочки с красными платьями и быками, превратил в психотерапию, а зрители остались под большим впечатлением и аплодировали стоя. Редкие комментарии на французских форумах по типу «ужасная карикатура постановки», «циничная распущенность» вряд ли могут сравниться с количеством споров по поводу его «Дон Жуана», тем более вокруг его оперы Чайковского в Большом театре. Успех говорит о многом: постановщику удалось создать спектакль, близкий потомкам Бизе.
Эксовские оперы Чернякова сами собой завязываются в метасюжет: испанские истории «Дон Жуан» и «Кармен» попали в чужую музыкальную культуру и крепятся на общем фундаменте тем свободы и любви. Страсть режиссера к пространственно-временным связям не могла не прозвучать в честь такого совпадения. В обоих случаях в центре внимания – Дон, что естественно для заглавного героя оперы Моцарта и менее очевидно для «Кармен», где в авангард вышел Дон Хосе. Доны между собой почти не похожи, но оба вовлечены в навязанную им игру, где главные герои сходят с ума.
Драматургия «Дон Жуана» у Чернякова переворачивается в ключевых точках: Командор гибнет случайно, Дон Жуан – не соблазнитель, возмездия высших сил нет, вместо статуи приходит нанятый актер. В Большом театре, когда музыкальной частью правил Теодор Курентзис, многие заметили, что образ Лепорелло был словно списан с дирижера с его знаменитой косой челкой. Если Лепорелло – это условный облик «дирижера», то Дон Жуан – «режиссер»: они как будто бы дружат, общаются, меняется ролями. Командор в таком случае – «композитор», погибший по воле обстоятельств, но существующий в людском сознании. В течение всего действия «режиссер» настойчиво уговаривает своих «родственников» освободиться от пут «авторского слова», но члены «семьи» сами пытаются переубедить его вытеснить вольнодумца из своего круга.
Мировая знаменитость «Дон Жуан» – самая подходящая опера, чтобы пояснять свое творческое кредо. Черняков давно говорит, что в опере жива лишь музыка, но остальные часто мыслят по-иному и все время намекают на позицию композитора. В «Кармен» выстраивается совсем другое повествование, но нам напоминают о его первенце в Эксе, и даже синий костюм для Хосе словно заимствуют у Дона Оттавио. «Кармен» точно такой же миф о свободе и любви, и его эмоциональная сила и энергия хранится в человеческом подсознании.
Жорж Бизе в «Кармен» создавал такое действие, которому можно поверить, увлечься необузданной чувственностью героев и сопереживать. Поэтому в оперу поселились и разговорные диалоги без музыкальной поддержки (речитативы дописаны после смерти Эрнеста Гиро), и экспрессивно-страстные номера, поголовно вошедшие в подборки «Оперная классика. Лучшее». Черняков идею продолжил, руководствуясь своей давней миссией по освобождению оперы-пленницы от тисков изжитых условностей и включению в мир современных людей. Убрав всю испанщину, он не стал скрывать врожденную аффектированность «Кармен», а сделал оперу частью другого спектакля: в основе ролевая игра на сеансе семейной психотерапии, где Хосе (Майкл Фабиано) – лишь табличка с ролью для мужа, как и Микаэла (Эльза Дрейзиг) – табличка для его жены. Цель одна – высвобождение непроработанных страхов и желаний, сжигающих человека изнутри.
За реальность происходящего у композитора отвечали диалоги: здесь реальность сменилась – и диалоги тоже можно сменить. Уловка ли это, чтобы прикрыть нестыковки и в либретто с помощью листочка с правилами игры и новых текстов? И да, и нет. Музыка и концепция Бизе генетически срастаются с конструкцией Чернякова, и даже сама идея «ролей» возникла из либретто: в ансамбле контрабандистов есть фразы «Любые роли вам под стать», «Кому какую роль играть?». Здесь нет условного прошлого, разыгранного заново спустя годы, как было в «Трубадуре».
Зрители изначально посвящены в условность и театральность происходящего; с ними как будто договариваются – не нужно верить этому мифу, это – фикция. Действие постоянно балансирует между внешними событиями в клинике и игрой, задуманной по драматургии «Кармен»; но грань их так тонка, что все время разрывается. Страдает от этого, конечно, главный герой.
Вступительная часть – заманивающая. Все гости в комнате – солдаты и работницы табачной фабрики вместо цыганских платьев и мундиров облачены в современные дорогие костюмы, а непосредственная, забывающая текст Кармен (Стефани Д’Устрак) – в легкий синий комбинезон. Из знакомых атрибутов остались только кастаньеты, зафиксированные в партитуре, и красная роза на заколке, с трудом и смехом вытащенная из волос для Хосе. Сумрачный посетитель клиники в черных очках сначала долго наблюдает за действиями актеров, которым придумали массу всяческих театральных вкусностей, чтобы вовлечь в действие пациента. Они то дурачатся, подпрыгивают и бегают паровозиком, бьют друг друга подушками, изображая пение детского хора (он в это время в оркестровой яме); то, наоборот, до смерти пугают спецназом с автоматами (о нем предупреждают зрителей в начале спектакля, но жуткий грохот все равно настигает врасплох и заставляет уйти сердце в пятки). Участники квинтета контрабандистов стреляют в Хосе из пистолетов флажками-смайликами, обезьянничают и повторяют все его движения.
Основная часть – завлекающая. Герой все больше погружается в придуманное действие, все сильнее увлекается Кармен, убедившую его в правдивости чувств, и все чаще его преследуют приступы агрессивности. Подогревает ситуацию красавчик Эскамильо (Майкл Тод Симпсон) в белом костюме, намеренно введенный здесь исключительно как наживка. Кстати, и у Бизе для него нет личной истории. В финале как безумная тень клиент бродит по комнате, и без того пошатнувшееся сознание главного героя не выдерживает такой нагрузки, и компас, определяющий границы игры, ломается окончательно. Пациент убивает Кармен бутафорским ножом будто бы на самом деле, и этим событием знаменуется окончание терапии под аплодисменты всех участников. Правда, объяснить ему это уже не удается: эмоции, как дикие звери, выпущенные из клетки, накрыли его с головой и свели с ума.
Современные люди все чаще предпочитают пройти через придуманные обстоятельства, испытать страх, опасность и неизвестность через личное проживание ситуации. Сегодня это едва ли не главный источник эмоциональных впечатлений театрального и визуального искусства. В спектакле путь проходил Хосе, но воздействие окутало весь зал и держало с первых секунд и надолго после окончания. Сработал эффект смены оптики, и всем знакомая история о Кармен, попав внутрь полифонического действия, заново раскрыла свои возможности эмоционального воздействия на человека. Герои приобрели сущность сразу в двух реальностях, раскрывающихся одновременно. Возьмем хотя бы Микаэлу. По задумке Бизе, она почти с упорностью маньяка преследует Хосе и находит даже в горах. В спектакле Чернякова это лишь роль настоящей жены, приревновавшей мужа к красотке, и раздраженный муж, которого даже на лечении не могут оставить в покое. Она по своему желанию придумывает для себя роль и обстоятельства – «послание мамы». Затем она использует Эскамильо, чтобы обратить вновь на себя внимание мужа. Ситуации, придуманные композитором, врастают в новую историю, которая звучит острее и отчасти логичнее. Юная Эльза Дрейзих, недавно победившая на конкурсе Operalia, с мастерством опытной артистки провела эту историю и блестяще исполнила саму партию, показав владение широким спектром оттенков и сияние тембра.
Сольные номера Кармен в исполнении знаменитой Стефани Д’Устрах словно обработали под фильтрами – они обрели новые краски. Никто не воспринимает всерьез ее хабанеру, как, впрочем, и она сама – вся напускная страсть стирается, оставляя только хлесткость и энергию звучания. Одним из самых завораживающих и магнетических ее высказываний обернулся номер «Тра-ла-ла-ла» с милыми попытками Хосе связать ее галстуком под общий смех. Музыка звучала как прикосновение атласного шелка – нежно и пленительно. Впрочем, согласно новой драматургии, роль Кармен не только в том, чтобы пленять. Кармен увлекает, а вот актрису мучает совесть за обман. И эти новые интонации – совсем человечные и естественные, полноценно включаются в ее роль.
Хосе брутального американского тенора Майкла Фабиано – главный герой всего вечера. Неудивительно, что многим запомнился именно он: преображение из усталого и недоверчивого пациента через шутки да смех в упоенного чувствами мужчину, сквозь волны гнева к абсолютному безумию – задача экстра-класса. Смена эмоциональных состояний безупречно передавалась через его пение – окраску и силу звука, совпадая с органикой жестов и телодвижений. Певцу удавалось держать неизменное внимание зала.
Испанский дирижер Пабло Эрас-Касадо вел оркестр Парижа в унисон с событиями на сцене: не бравировал массами, а прибавлял темпа и напряжения, чем усиливал драматизм, либо, наоборот, находил мягкие, утонченные краски, расслаивая общую ткань на плетение отдельных линий партитуры. Музыкальные фразы буквально врастали в общее действие, вдруг неожиданно замолкая или гармонично продолжая процесс на сцене, образуя единое пространство между певцами и оркестрантами.
Свобода – понятие условное: можно прочитать тысячи его трактовок и ничего так и не понять. Если взять любую оперу, то в ней обязательно обнаружится что-нибудь про свободу личности, любви, семьи. Не случайно именно этой темой озаглавил весь фестиваль в Экс-ан-Провансе в 2017 году генеральный директор Бернар Фоккрулл. В «Кармен» же, как и в «Дон Жуане», тема свободы не просто присутствует, она правит бал – ей поют оды и из-за нее умирают.
В новом спектакле на фестивале Черняков напоминает нам о своем свободном Дон Жуане, которому теперь противопоставлен несвободный Хосе. Они оба сходят с ума, так как не могут жить в игре. Точно так же современный человек не может принять мифы из прошлого за реальность, а оперный сюжет XIX столетия – за истину. Черняков переворачивает традиции и преподносит их в неузнаваемых формах и обличиях, но при этом несет главную идею: опера не так уж стара и беспомощна и пока способна будоражить сердца и головы даже без привычных одеяний. Французы бурно аплодируют его постановкам, в России пока принимать не хотят. А согласитесь ли вы попрощаться с оперным мифом – решать только вам.
Экс-ан-Прованс–Москва
Дарья Гармоненко 
