Лампочка Ильича зажглась в Воронеже

Строители новой жизни. Фото со страницы фестиваля в «ВКонтакте»

Мировой премьерой оперы Глеба Седельникова (1944–2012) «Родина электричества» открылся Седьмой Платоновский фестиваль искусств в Воронеже. Выбор этого сочинения, написанного по рассказам Андрея Платонова, уроженца Воронежа, оценили земляки – на специальной беседе с публикой после премьеры звучали только слова благодарности за новый репертуарный спектакль Театра оперы и балета.

Седельников, композитор уникальной судьбы (полная слепота не помешала получить академическое образование и состояться в профессии), написал оперу «Лампочка Ильича» (затем она была переименована) в 1979 году для Камерного музыкального театра Бориса Покровского, но постановка осуществлена не была.

Интересно, почему практически на излете советской власти композитор вдруг обратился к ранним рассказам Платонова, где в некотором смысле воспеваются новые боги, вера в знания, науку и технический прогресс? Предчувствовал ли композитор скорый исход коммунизма, слом эпох? Возможно. Набат, в опере сопровождающий пожар на только что возведенной чудо-электростанции, сегодня, спустя почти четыре десятка лет, слышится как провидение.

Впрочем, можно здесь услышать и ретроспективу: если никого из них, рабочих и крестьян, не коснутся репрессии 30-х, то в 40-е точно большинство отдаст жизнь за родину. Одна из мизансцен оперы, кажется, на подобный исход и намекает: провода электростанции на железных столбах (колючая проволока?) опутывают деревню кругом.

Все эти подозрения или предчувствия композитор разрешает в гуманистической колыбельной Эпилога: «А добро осталось – и все тут. Не горючее оно! Вечное!» – произносит Старуха («ветхая труженица»), что в Прологе возглавляла крестный ход с молебном о дожде, отчаянный шаг жителей деревни, которых засуха оставила без хлеба. Быть может, к Богу (добру) все-таки возвращается композитор в финале своего сочинения.

Музыкальный материал оперы обнаруживает знание традиций глубинных слоев русской музыки – хотя ни фольклорная, ни духовная музыка здесь, как кажется во время прослушивания, не цитируются напрямую (только тексты молитв), истоки угадываются безошибочно. В большей степени слышится наследник Мусоргского – и в особенной речевой интонации героев, и в многочисленных хоровых сценах.

Любопытно, что в опере много речитации на одном звуке, которая подается особенно: у молящихся о дожде интонация напевна, у бывшего красноармейца и строителя электростанции (читай: нового мира) – рваная и «лающая». Кульминация приходится на бассо остинато (повторяющийся нисходящий мотив в басу), сопровождающее возведение и открытие электростанции (здесь угадывается настроение знаменитого «Время, вперед») и перерастающее в торжественный гимн-славу, когда, наконец, впервые ясно зазвучит мажорное трезвучие: в комсомольский задор Учительницы прорываются интонации «идеологически верной» советской музыки. Но – только чтобы в следующей сцене раствориться в покачиваниях колыбельной.

Визуальный ряд оперы режиссер Михаил Бычков и художник Николай Симонов выстроили с помощью символов русского авангарда: основой конструкции стали покатый помост и несколько полых железных столбов с выбитыми знаками супрематических композиций Малевича. С теми же «крестами» выйдут в Прологе и крестьяне, чьи затянутые тканью лица, наполовину белые, наполовину красные – из того же Малевича. Плакатный шрифт, которым частично транслировали текст либретто на экране, – очевидно, из Родченко.

Дирижер Юрий Анисичкин и артисты Воронежского оперного театра проделали грандиозную работу: хоть небольшая (опера длится полтора часа), но довольно сложная в деталях партитура, требующая тщательной выделки, этой команде поддалась.

Воронеж–Москва