Бацилла фашизма заразна

В спектакле Льва Додина эмигранты Циффель (Татьяна Шестакова) и Калле (Сергей Курышев) встречаются в типичном немецком кафе средней руки Фото с официального сайта Малого драматического театра – Театра Европы

«Страх Любовь Отчаяние» – новый спектакль Малого драматического театра – Театра Европы в постановке Льва Додина. Режиссер стал и автором сценической композиции, в основе которой две пьесы Бертольта Брехта – «Разговоры беженцев» и «Страх и отчаяние в Третьей империи».

Брехт писал «Разговоры беженцев», взяв за образец причудливую композицию романа Дени Дидро «Жак – фаталист», в котором диалог сменяется авторскими отступлениями, пояснениями, размышлениями. Нарочитая фрагментарность не лишила роман логики и стройности, подчеркнув взаимосвязь различных явлений. Додин, соединив сцены из двух пьес, связанных общим замыслом, создал цельное произведение. Философский диалог ведут Циффель (Татьяна Шестакова) и Калле (Сергей Курышев). На них возложена труднейшая задача – соединить сцены и дать четкий политический и моральный комментарий к режиму Гитлера. Актеры создают запоминающиеся образы. Чего стоит первое появление Шестаковой! Закованная в тяжелое кожаное пальто, с сигарой, лихо и как-то вызывающе торчащей изо рта, актриса всем обликом говорит, что настроена решительно. Разговор подхватывает интеллигентный, мягкий Курышев. Диалог строится на контрапункте – резкие инвективы Циффеля оттеняются вдумчивыми, лишенными открытого обличительного пафоса речами Калле.

У Брехта эмигранты Циффель и Калле встречаются в ресторане вокзала Хельсинки. Додин переносит действие в типичное немецкое кафе средней руки. Это не первый спектакль Боровского в этом театре с трудной сценой, не имеющей достаточной глубины и кулис. Сценография Александра Боровского вносит эмоциональную ноту в заданный диалогами Циффеля и Калле публицистический настрой. Художник создал два пространства. На заднем плане идет обычная жизнь кафе: оркестр, певцы, снующие официанты. Жизнь правдиво и неназойливо воссоздана, в чем немалая заслуга актеров, создающих выразительный фон. Солист оркестра (Евгений Серзин) ассоциируется с Конферансье из фильма Боба Фосса «Кабаре», хотя актер не похож на исполнителя этой роли Джоэля Грея. Но подобный психологический тип в нем мгновенно узнается.

Спектакль вызывает множество политических и художественных ассоциаций. Огромные витрины, по которым барабанит почти непрекращающийся дождь, навевают страшный образ. Такие витрины – отличная мишень для нацистских погромов. Тревожный свет (Дамир Исмагилов) освещает пространство кафе. Два столика, за которыми ведут разговоры посетители кафе, воспринимаются как два полюса – Циффеля, Калле и остальных. История начинается с шестой сцены «Страха и отчаяния в Третьей империи». За столиком пьют пиво порядочные по виду люди: Судья (Игорь Иванов) и Следователь (Владимир Селезнев). Дело, которым должен заняться Судья, простое: штурмовики разгромили ювелирный магазин, и их надлежит наказать. Но владелец магазина – еврей. Возникает проблема: у судьи, следователя и прокурора (Павел Грязнов) есть семьи. Лица этих добропорядочных людей перекашиваются от страха: понятно, какой приговор вынесут эти насмерть перепуганные люди. Доминанта сцены – зримо воплощенный страх, завладевший ими, – вырастает до символа. Эти безымянные обыватели согласно своим профессиям – архетипы испокон веков продажных и трусливых служителей закона. Подобное укрупнение образов, превращающихся в аллегории, характерный художественный прием спектакля.

Появившаяся в кафе троица штурмовиков, набросившихся с волчьим аппетитом на сосиски, национальное немецкое блюдо, так же символична. Молодые актеры Евгений Санников, Иван Чепура, Станислав Ткаченко в диалоге с безработным Францем (Станислав Никольский) демонстрируют отменное владение приемами профессиональных убийц, мелких винтиков имперской машины. Противостояние Франца и «веселых ребят» длится недолго. Сила и право на их стороне, хотя потерпевший поражение Франц держится с достоинством. Эпизод точно сыгран Никольским.

Атмосфера в кафе накаляется: страх и отчаяние перетекают через рампу в зрительный зал. Появление супругов Фурке (Наталья Акимова и Сергей Власов) усугубляет безысходность ситуации. Немолодые интеллигентные люди обуяны страхом, за который не может не быть стыдно человеку. Их страх порожден подозрениями: их сын-подросток за ними шпионит, чтобы донести в гестапо. Эта пара одновременно и симпатичная, и жалкая.

Трагическую ноту вносит история Юдифи (проникновенная работа Ирины Тычининой), почувствовавшей невольное отчуждение к ней, еврейке, мужа-арийца. Бацилла фашизма проникла в самое сокровенное – в семью.

Безысходность ситуаций преломляют сарказм и спартанская стойкость Циффеля и Калле. Владея брехтовским методом остранения, Татьяна Шестакова и Сергей Курышев доносят темперамент мысли драматурга. В их диалогах угадываются строки известного стихотворения Брехта: «Перед нами трудности движения по равнине».

Трагедия приобретает шекспировский масштаб: расставлены все акценты. Благодаря тонкой нюансировке актерской игры кафе не превращается в политическую арену. Брехт писал «Страх и отчаяние в Третьей империи», основываясь на рассказах очевидцев и газетных публикациях. За этим стояли живые люди, воплощенные актерами с предельной тонкостью. Спектакль воспринимается не как историко-документальное полотно, запечатлевшее трагедию ХХ века, а как высказывание о том, что в мире и сегодня попираются гуманистические основы и их надо защищать.  

Санкт-Петербург