Новый театр как пространство свободы

Галю Солодовникову, Юрия Муравицкого и Валерия Печейкина объединяет поиск новых форм в искусстве. Фото предоставлено пресс-службой Сбербанка

В Москве прошла очередная дискуссия в рамках совместного проекта Сбербанка и фестиваля «Золотая маска» под названием «Говорим с театром». Он представляет собой серию публичных обсуждений актуальных проблем театрального искусства. На этот раз темой было выбрано такое явление, как новый театр. О том, кто его зритель, как он реагирует на авторские эксперименты и почему нельзя обойтись классикой, рассказали режиссеры, актеры и драматурги.

Задачу разобраться с понятийным аппаратом взяла на себя театральный критик, арт-директор Центра имени Мейерхольда Елена Ковальская: «Мы предлагаем считать новый театр синонимом экспериментального, поискового, а противоположностью ему – традиционный драматический театр. Общего между ними меньше, чем разницы. Традиционный театр сообщает смыслы, держится на канонах, школе, воздействует на зрителя. Новый театр предлагает зрителям самим находить смыслы, разрушает каноны, взаимодействует со зрителем».

Принципиально различаются и зрители старого и нового театров, уверена Ковальская: «Есть даже такая статистика: люди, которые ходят в драматический театр, покупают билеты в кассе, люди, которые ходят в новый театр, – в Интернете». Впрочем, как подчеркнула художник и сценограф Галя Солодовникова, зритель у нового театра совершенно разный. Один из проектов, в котором она принимала участие, был реализован на природе под Суздалью: «Мы поначалу боялись звать местных, потому что не знаешь, какая реакция может быть. Однако оказалось, что они стали занимать места еще за два-три часа до начала, совершенно разные – от детей до стариков».

Необычных красок в портрет аудитории нового театра добавил режиссер Юрий Квятковский  (одна из недавно нашумевших работ – хип-хоп-опера «Орфей и Эвридика»). «Мы приводили в театр тех, кто раньше никогда туда не ходил, – массу людей, которых можно отнести к андерграундной культуре, – поделился Квятковский. – Например, любителей хип-хопа. Причем если бы они пошли в обычный театр, то переоделись бы из своих шаровар и кепок, а тут они были в том же, в чем ходят по улице. Были толкиенисты, любители квестов, геймеры. Это же армия людей».

Отдельный вопрос – реакция зрителя, предугадать которую невозможно.  Актер и режиссер Юрий Муравицкий проблем здесь не видит – пусть даже постановка идет в таком колоритном городе, как Ростов-на-Дону, а один из ее героев читает «казачий рэп». «Билетов не остается уже за несколько дней до спектакля, – рассказал он о своем мюзикле «Папа». – Очень ценное и важное качество местной публики – любопытство ко всему новому и адекватная реакция. При этом я не могу сказать, что мы кого-то провоцируем, – в Ростове это делать опасно». Режиссер признался, что у него были опасения насчет визита казаков на премьеру, но никаких конфликтов не было, «потому что эта работа – объективный взгляд на жизнь в городе».

А режиссер и хореограф Максим Диденко, автор знаменитого иммерсивного спектакля «Черный русский», напротив, заметил: «Можно сказать, что мы зрителей провоцируем. Но провоцируем на реакцию. Важно, чтобы театр не был скучный. Ведь главная ценность – зритель: он, может быть, гораздо больше понимает в театре, чем я». С этим согласилась Ковальская, напомнив: три десятка лет назад во всем мире в театре царил тезис «публика – дура», потом ее начали учить, и только в нулевые пришло понимание, что аудиторию нужно изучать, чтобы отвечать ее потребностям. И тогда выяснилось, что главная ее потребность – в коммуникации, причем не только во время спектакля, но и до него, и после.

«В старом театре принято считать, что история уже свершилась, мир закончен, ведь есть же хорошая классика, – обратил внимание драматург и сценарист Валерий Печейкин. – А новый театр считает, что история все еще пишется, вселенная расширяется, достраивается и каждый день сочиняется». Муравицкий рассказал о том, в чем отличие артистов нового театра и почему режиссеры часто просят их «не играть»: «Он должен более осознанно действовать на сцене. Если в старом театре актер мог позволить себе быть просто исполнителем (выучить текст, встать куда надо и сделать что надо), то сейчас это невозможно. Актер нового театра – это кто-то ближе к участнику перформанса, а он не может быть просто исполнителем. Ведь если делать перформанс, человек должен полностью осознавать его замысел».

Некоторым контрапунктом выглядело выступление актрисы театра и кино Юлии Пересильд. Так, само понятие «новый театр» она назвала «очень эфемерным»: «То, что сегодня было новым, завтра уже может стать старым». Признав, что «новый театр – это эксперимент и риск», призвала «не идти на риск во имя риска». Посетовала на порой возникающие профессиональные сложности: «Мне бы хотелось, чтобы новый театр не только говорил про взаимодействие со зрителем, но и пользовался актерскими способностями для этого взаимодействия. Иногда он удивляет меня тем, что я вообще не понимаю, как к этому подключиться». Впрочем, ее замечания носили скорее уточняющий характер: Пересильд подчеркнула, что считает себя актрисой нового театра.

В чем участники дискуссии точно были едины – так это в том, что новый театр является, по их словам, «пространством свободы». В отличие, скажем, от кино. «Кинематограф гораздо более традиционен и консервативен, по сравнению с ним театр гораздо свободнее. Если меня что-то и расстраивает, так это то, что наш отечественный театр никак не «укусит» наше отечественное кино, чтобы «заразить» его свободой», – поделился Валерий Печейкин. С этим никто из присутствующих спорить не стал.