Константин Баршт
Фото с сайта Российской национальной библиотеки
Первое, что приходит в голову, когда думаешь об идее объединения Российской государственной библиотеки (Москва) и Российской национальной библиотеки (Петербург), это административная активность градоначальников из «Истории одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина. Написанием этого произведения писатель, чье имя долгие годы носила питерская Публичка, загодя определил круг опасностей, подстерегающих общественные ценности отечества. Правда, создавая свою энциклопедию «административных восторгов» начальствующих персон, Салтыков-Щедрин не включил в этот ряд проект объединения в одно целое московской и петербургской библиотек. Видимо, такое ему и в страшном сне не привиделось. Скандальная слава затеи объединения Мариинского и Большого театров меркнет перед блеском этого нового опыта наших селекционеров от культуры. Естествоиспытатель Илья Иванов, который в 1930-е годы пытался изготовить идеального рабочего для нужд молодой советской индустрии, скрестив человека и обезьяну, а также Иван Мичурин, который скрещивал персик с миндалем, выглядят жалкими дилетантами в сравнении с гигантским замыслом нашего Министерства культуры – соединить в одно целое две выдающиеся по своему научному и культурному значению, но столь непохожие библиотеки.
Румянцевский музей, прародитель нынешней РГБ, был образован в Петербурге на основе книжного собрания (28 тыс. томов) и большой коллекции живописи, принадлежавших канцлеру России, академику Николаю Петровичу Румянцеву (1754–1826). После его смерти Николаем I был издан указ об учреждении Румянцевского музея, который и был в1832 году открыт в доме ученого по адресу: Санкт-Петербург, Английская наб., д. 44. В силу того, что в Петербурге музей оказался в тени Публичной библиотеки, в 1861 году его перевезли в Москву, где в Пашковом доме на его основе двумя годами позже была создана московская Публичка, оказавшаяся более чем востребованной, ставшая важнейшим центром культурной и научной жизни Москвы. Петербургская публичная библиотека старше московской на полвека, и ее отличает не только возраст, но и мысль, лежавшая в основе ее создания. Она была задумана Екатериной II как первенствующее книгохранилище России; проект библиотеки был одобрен императрицей 16 (27) мая 1795 года. Как отмечал один из основателей библиотеки, крупный государственный деятель России академик Алексей Николаевич Оленин (1763–1843), основой идеологии библиотеки была ее «первоначальность», которая выражалась не только в том, что она была первой научной библиотекой энциклопедической направленности в стране, но и максимально доступной для любого жителя страны. В основу коллекции Российской национальной библиотеки были положены книжные собрания императорского двора, а также президента Петербургской академии наук И.А. Корфа, ряд других книжных фондов. Судьбы двух библиотек, как мы видим, складывались по-разному: московская Публичка есть музей в своей первооснове, петербургская Публичка с момента основания – открытый книжный фонд. Разумеется, в настоящее время обе библиотеки в равной степени открыты и доступны, однако в такого рода культурных центрах дыхание истории – не последняя вещь, которая сказывается на стиле их работы, в традициях комплектования фондов, особенностях практической работы.
Далее возникает вопрос: что и как тут можно «объединить»? Перевозить книги из одного города в другой, кажется, не предполагается. Если же речь идет о соединении информационных ресурсов крупнейших библиотек страны и формировании единой электронной библиотеки, то возникает вопрос: при чем здесь уничтожение юридической самостоятельности одной из них? Хорошо бы создать единую электронную научную библиотеку России, не найдется в стране человека, который нашел бы аргументы против необходимости этого в высшей степени полезного дела. Но если об этом речь, почему мы говорим о двух библиотеках, пусть и наиболее крупных? Куда в этом вопросе делись библиотеки университетов, Президентская библиотека, книжные собрания Московской и Петербургской духовных академий и пр., и пр.? К чему приведет такое объединение? Попробуем себе представить соединение в одно целое двух творческих индивидуальностей в одну, когда образуется некий «толстоевский» – конгломерат, над которым смеялись еще 100 лет назад. Помимо этих ассоциаций, давайте представим себе сиамских близнецов. Причем не тех, которых хирурги бережно разделяют во благо сохранения каждой из них личностной и телесной целостности, но, напротив, усилиями современного административного франкенштейна пытаются соорудить «единство» из двух совершенно самостоятельных, отдельных, вполне самодостаточных людей, причем разного возраста. Давайте пришьем одного к другому, вдруг будет хорошо!
Как показывает опыт М.Е. Салтыкова-Щедрина, автора бессмертной «Истории одного города», имя которого не без оснований носила Публичная библиотека, административный восторг является следствием слабой компетенции и могучего энтузиазма, соединенных с мечтательностью, разбавленной повышенной сентиментальностью. Первый в русской литературе образец такого рода был дан Гоголем в «Мертвых душах», где Манилов мечтал построить мост, на котором мужики будут квасом торговать. В произведениях же самого Салтыкова-Щедрина «административный восторг» довольно часто сочетался (в качестве «трогательного соответствия») с восторгом народных масс. Но в данном случае этого нет, и потому в нашем случае «восторг» повисает в воздухе, не находя себе оправданий. Щедринский персонаж Глумов страстно мечтал что-нибудь создать, но если создать ничего не удается, то что-нибудь «упразднить», ведь это также выглядит как некий важный шаг в духе Петра I: «упразднять и уничтожать a la Pierre le Grand». Другой персонаж писателя, градоначальник Перехват-Залихватский, как это описано в «Истории одного города», сжег гимназию и упразднил науки. Все это делалось ими из соображения сохранения «величественной административной стройности». Среди жутких мероприятий, проводимых градоначальниками в «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, характерным образом отсутствовали библиотеки. Видимо, писателю и в страшном сне не могло присниться, что в ряду безумных затей одержимых «административным восторгом» могла оказаться библиотека. Разумеется, создавать новое трудно – легко ошибиться, да и труда стоит немалого. Однако пафос создания легко можно заменить пафосом объединения, на это требуется меньше усилий, более того, возникает иллюзия экономии средств.
А теперь прагматика. Обе библиотеки находятся в ряду крупнейших научных книгохранилищ Европы и мира, достойно представляя нашу страну в этой важнейшей сфере деятельности. Уничтожение юридической самостоятельности крупнейшего, выдающегося по своему значению для отечественной и мировой науки и культуры библиотечного комплекса, каким является Российская национальная библиотека, не принесет стране никакой выгоды, ничего фактически не прибавив Российской государственной библиотеке, кроме хлопот по обслуживанию книжного фонда, парадоксальным образом расположенного на удалении в 650 км. Итог: минус один автономный научно-библиотечный центр в стране и в мире. То-то радости! Второе: петербургская Публичка автоматически лишается права получать обязательный экземпляр любой выходящей в стране книги, процесс комплектования фондов оказывается подорван. Третье: наше Министерство культуры показывает свое презрение к важнейшему компоненту нашей истории, каким является история создания и формирования библиотечной сети в стране. Ведь если в эту историю вглядеться, то становится совершенно ясно, что Российская национальная библиотека – старейший и важнейший по своему значению библиотечный центр страны, в то время как нынешняя Государственная библиотека России возникла как ее часть, московский филиал. Что же к чему присоединять?
Итак, плюсы как таковые отсутствуют. Говорят, что во всем этом есть какие-то экономические резоны. Приходит в голову, что в нашем Министерстве культуры засели марксисты-ленинцы, убежденные, согласно логике «Капитала», что именно экономика является «базисом» общества, а все остальное, включая культуру, лишь «надстройка». Однако мировой опыт говорит о другом. Именно культура, а не экономика является базисом современного общества, а опорой ее существования и жизнеспособности оказываются именно такие старейшие и успешно работающие научно-культурные центры, как Российская национальная библиотека. Воспитанные в ее стенах ученые немало сделали для доказательства этого, достаточно вспомнить хотя бы Д.С. Лихачева, который не раз говорил о том, что именно культура делает население нацией и народом, оправдывая его существование в истории человечества. И что человек делает в жизни по части зарабатывания денег с последующей их тратой, также определяется его культурным уровнем. Культура – это уровень оценки самобытности и неповторимости личности в ее участии в жизни общества, а библиотека – одно из таких учреждений, функция которого как раз и состоит в сохранении творческого наследия лиц, наделенных «необщим выраженьем». Культурный уровень народа тем выше, чем лучше он отдает себе отчет в том, что он есть такое, а библиотечный центр такого уровня, как публичная библиотека, есть способ обратить процесс такого самосознания из благого намерения в практику. Каждая из двух библиотек имеет своеобычную историю основания, свои особенности структуры и комплектования фондов, свой круг читателей. Мысль о том, чтобы свести к одному два крупнейших библиотечных центра, один из которых представляет научные и культурные традиции Москвы, другой – Петербурга, противоречит основному принципу развития и сохранения культуры, в основе которого лежит представление о ценности самосознания личности, памяти народа о самом себе и бережного сохранения традиций. В каждой из двух крупнейших наших библиотек около 40 млн книг, и одного этого уже достаточно, чтобы их ни с кем не объединять, тем более – друг с другом. Ведь, возможно, объединение публичной библиотеки с Уралвагонзаводом, нежели с какой-либо другой библиотекой, было бы полезнее для нее в смысле возможности сохранения своего лица. А что касается электронных информационных ресурсов – это действительно важный компонент современного мира, их можно развивать, не прибегая к таким жестким и ничем не оправданным мерам, наносящим тяжкий ущерб отечественной культуре.
Как известно, Российская национальная библиотека была открыта в 1814 году. На торжественной церемонии открытия И.А. Крылов, вскоре ставший на долгие годы ее директором, прочел специально написанную по этому случаю басню «Водолазы», которая поставила актуальный вопрос:
Какой-то древний царь впал в страшное сомненье:
Не более ль вреда, чем пользы, от наук?
Не расслабляет ли сердец и рук
Ученье?
И не разумнее ль поступит он,
Когда ученых всех из царства вышлет вон?
Разумеется, объединение двух библиотек не означает высылку из страны ученых. Однако, вне всякого сомнения, означает нанесение тяжкого вреда образовательному и научному процессам в стране, при полном отсутствии даже признаков какой-либо возможной пользы; об имиджевых потерях умолчим. Когда открывали Императорскую публичную библиотеку, П.А. Плетнев писал, что у всех присутствующих при этом «сильно билось сердце». Сейчас у всех, кто понимает степень ущерба, наносимого этим проектом стране, также сильно бьется сердце. Но уже по иным, увы, причинам – от обиды и горечи за страну, которая безвозвратно теряет самобытный научный и библиотечный центр мирового значения. Нет никаких сомнений в том, что уничтожение юридической самостоятельности такой, пользуясь термином Лихачева, «культурной святыни», как Российская национальная библиотека, – варварский шаг, губительное действие которого идет вразрез с интересами страны и ее народа. Хотелось бы избежать этой беды, преодоление которой, вне всякого сомнения, поможет нам справиться и с остальными бедами.
Дарья Гармоненко 
