«Не выдавайте меня, пока не окажусь на сцене!»

20 лет назад недавние выпускники Центральной музыкальной школы и Московской средней специальной музыкальной школы имени Гнесиных, разъехавшиеся на учебу кто куда, встретились в новогодние каникулы и решили совместить приятное с приятным – повидаться, пообщаться и помузицировать. Так родился фестиваль «Возвращение», который всегда проходит в начале января. Его участники уже давно превратились из молодых дарований в музыкантов с международным признанием, а сам фестиваль – в одно из самых ожидаемых событий столичного сезона и, безусловно, главный форум камерной музыки в Москве. Концерты юбилейного «Возвращения» пройдут в Рахманиновском зале Московской консерватории 9, 11, 13 и 15 января.

Четыре программы, каждая из которых объединена единой тематикой, – неизменный формат фестиваля, нарушавшийся лишь раз – по случаю десятилетия. Темы и их воплощение всегда нетривиальны, непредсказуемы, и эта фирменная фишка «Возвращения», пожалуй, – главный магнит для меломанов. Где еще в один вечер услышишь невероятный микст из хитов и раритетов Ференца Листа, Альбера Русселя, Леоша Яначека, Сергея Невского, Иоганнеса Брамса, приправленных вальсом «Амурские волны» Макса Кюсса? Да и при чем тут «Амурские волны»? Но такие программные ребусы решать одно удовольствие, как и слушать отличного качества камерную музыку в отличном исполнении «возвращенцев».

Темы XX фестиваля – «Муки любви», «Закат», «Эпитафии» и традиционный «Концерт по заявкам». Мы попросили исполнителей и авторов представить произведения, которые прозвучат на «Возвращении».

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

9 января – «Муки любви»

Сергей Невский (композитор)

«Правила любви», фрагменты цикла (2013)

«Правила Любви» написаны по книжке фольклориста Сергея Борисова «Рукописный девичий рассказ», выпущенной издательством ОГИ в 2002 году. Это собрание анонимных рассказов про любовь, которые – до появления ВКонтакте и Facebook – советские школьницы записывали в альбомы. Это реальные истории, городской фольклор 70-х–80-х годов.

Рассказы делятся на три группы: истории со счастливым исходом, истории, заканчивающиеся смертью одного из героев, и истории, заканчивающиеся смертью обоих героев. Части называются «Любит», «Не любит», «Совсем не Любит», «Точно любит» и так далее. Всего в цикле 8 частей, и он построен по принципу барочной сюиты, то есть возрастающего контраста.

Эта вещь допускает элемент юмора и театральности. Я проводил тестовые показы перед студентками колледжа, и когда 16-летние девочки смеялись, особенно на каких-то трагических местах, мне это нравилось, потому что там можно и нужно смеяться.

Сочинение написано в 2013 году по заказу норвежского AJO ансамбля и с тех пор исполнялось 17 раз разными ансамблями в разных странах. Инициаторами заказа были аккордеонист Сергей Чирков и русская певица Наталья Пшеничникова.

В концерте 9-го января будут исполнены 4 части, которые могут существовать как самостоятельный миницикл.

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

11 января – «Закат»

Мария Алиханова (флейта)

Тристан Мюрай, «Treize couleurs du soleil couchant («Тринадцать цветов заходящего солнца») для флейты, кларнета, фортепиано, скрипки и виолончели (1978)

Первое, что хочется сказать про эту пьесу, может выглядеть банально – она безумно красивая. Хотя определения «красивая» часто сознательно избегают в современной музыке, в том числе и её создатели, боясь, как бы, не дай бог, не подумали, что это слащаво, понятно. Но мне как исполнителю пьесы, чувствующему её изнутри, важна именно красота – красота звуков и их преображения, от зарождения до так называемого «искажения», хотя слово «искажение» не очень подходит для этой музыки. Сам Тристан Мюрай говорит об использовании приёмов не ради новизны, а ради выразительности, для него внутренняя форма звука важнее внешней.

Каждая из 13 частей пьесы озаглавлена названием цвета. В музыке этот цвет как бы преломляется, расщепляется, и мы попадаем внутрь цвета, смотря на закат. Каждый следующий фрагмент цепляется за предыдущий, цвета плавно переходят один в другой. Ведь что такое спектральная композиция? Это исследование тембра с его характерными особенностями, а строительным материалом служат обертоны конкретного звука (которые могут быть получены с помощью компьютера, либо на слух), а ритм рождается из акустических биений.

По моим исполнительским ощущениям эта музыка – прямое продолжение французского импрессионизма. Воздействие зрительного образа одинаково характерно и для импрессионистов, и спектралистов – «Заходящее солнце» у Мюрая и «Восход солнца» у Моне. Погружаясь вглубь тембров, в необычное звучание обычных инструментов, стараясь передать в звуках краски солнечных лучей, я в результате чувствую и слышу то, что напоминает мне мои ощущения в Сонате для флейты, альта и арфы Дебюсси. Ведь именно Дебюсси можно назвать первым спектралистом: он взял эти три инструмента по принципу сходства обертонов в тембрах и, по сути, построил первый аналоговый синтезатор.

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

Роман Минц (скрипка), автор идеи и художественный руководитель фестиваля

Франц Шуберт, Трио ми-бемоль мажор для фортепиано, скрипки и виолончели, соч. 100 (1827)

Это произведение написано смертельно больным человеком. Шуберт сочинил его вскоре после смерти Бетховена, которого он пережил всего лишь на год и переклички с музыкой которого, конечно, слышны в Трио.

Трио при жизни Шуберта было исполнено один единственный раз в публичном концерте, после чего композитор сделал в нем купюры. Даже с сокращениями сочинение длится больше 40 минут, но у меня нет ощущения, что оно затянуто. По протяженности, по музыкальному наполнению Трио практически не отличается от четырехчастной симфонии, просто написано оно для трех инструментов. Кроме того, в романтическую эпоху время стало ощущаться по-другому.

Вторая часть Трио основана на шведской народной песне, которую Шуберт слышал незадолго до того в исполнении Исаака Альберта Берга. Он любил слушать этого шведского певца в домашних концертах, искал с ним встреч и всегда интересовался, будет ли на вечере Берг – если да, обязательно приходил сам. Песня называется «Смотри, солнце садится», в ней говорится о закате и о прощании. Ее тема является основной второй части и возвращается в финале. Поскольку Трио – одно из последних сочинений Шуберта, оно имеет отношение к теме заката и в прямом, и переносном смысле. И несмотря на то, что это огромное произведение с большой палитрой самых разных настроений заканчивается в мажоре, оно все равно оставляет щемящее чувство одиночества.

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

13 января – «Эпитафии»

Максим Рысанов (альт)

Сергей Ахунов, «Квинтет памяти Музыканта» для скрипки, альта, виолончели, контрабаса и фортепиано (2014)

Одним из произведений, в исполнении которых я приму участие, будет «Квинтет памяти музыканта» Сергея Ахунова. Это сочинение я буду исполнять впервые, но оно было одним из первых и сильных впечатлений от музыки этого композитора. Как-то раз я был в гостях у Сергея, и он, закончив работу над совсем еще свежей пьесой «Лесной царь», поставил запись Квинтета. С тех пор я хотел его сыграть, но никак не удавалось. Современную музыку часто боятся включать в программы, а Квинтет удачно подошел теме третьего концерта фестиваля – «Эпитафии». Здесь нет разницы, какую музыку ты играешь – старинную или новую. Здесь музыка и идея неразделимы, просто они должны вписываться в рамки правил игры, придуманной руководителями темы.

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля.

Дмитрий Булгаков (гобой), автор идеи и художественный руководитель фестиваля

Витольд Лютославский, «Эпитафия» для гобоя и фортепиано (1979)

«Эпитафия» для гобоя и фортепиано написана Лютославским по заказу гобоистки Джанет Крекстон в память о ее муже, пианисте Алане Ричардсоне. Джанет впервые исполнила «Эпитафию» в 1980 году в Лондоне.

Всего 5 минут музыки. Всего лишь одна медленная тема, проходящая рефреном, и неожиданно врывающиеся удары быстрых пассажей. Контраст скорби отрешенной, интимной и безудержной, оглушающей.

Звук гобоя пронзительный и красивый – и в шепоте, и в крике.

Для творчества Лютославского это произведение во многом стало поворотным. Через 10 лет композитор писал, что нашел в «Эпитафии» то, что искал долгие годы.

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

15 января – «Концерт по заявкам»

Кристина Блаумане (виолончель)

Петерис Васкс, Plainscapes для фортепиано, скрипки и виолончели (2002)

Петерис Васкс сыграл в моей творческой жизни большую роль, я много играла его музыку, в том числе «Книгу» для виолончели соло, участвовала в исполнении произведений для оркестра. И всегда его сильная, эмоциональная и медитативная музыка оставляла огромное, почти гипнотическое впечатление.

Произведение «Plainscapes» в оригинале написано для скрипки, виолончели и хора. Позднее композитор сделал его версию для фортепианного трио. «Plainscapes» («Равнины»), наверное, одно из лучших музыкальных воплощений латвийской природы, которую Петерис Васкс – человек, с которым я имела честь сотрудничать и общаться, – просто боготворит. Каждая его нота дышит природой Латвии, и я не знаю композитора более «латышского», чем Васкс.

В мире, который стоит на пороге экологической катастрофы, человек ищет равновесие и спасение вдалеке от городского шума и политических коллизий. Частью музыки в этой пьесе является тишина. Из нее рождается медитативное начало, которое постепенно обретает силу, становится необъятным, как горизонт – так возникает образ нескончаемой равнины. Солнце восходит, птицы поют – используя технику алеаторики, Васкс воссоздает в музыке чудо пробуждения природы. Потом все постепенно затихает и уходит в тишину. Все движется по кругу: так каждый год природа умирает, чтоб заново возродиться.

Фото предоставлено  пресс-службой фестиваля

Филипп Чижевский (дирижер)

Игорь Стравинский, Месса для смешанного хора и ансамбля духовых (1948)

Стравинский не рассчитывал, что его духовные сочинения будут исполняться в храмах. «Месса» не стала исключением, ее премьера состоялась в 1948 году в театре «Ла Скала».

Для Стравинского не столько важно было создать духовное сочинение, сколько воспроизвести жанровую и стилевую модель. «Месса» написана в русле неоклассицизма, но не укладывается в это узкое понятие, ограничивающее нас одной эпохой: ее правильнее было бы назвать неоренессансной, неосредневековой и даже неофольклорной. Грузинские мотивы, которые здесь сильно повлияли на язык Стравинского, можно связать с его интересом к мелизматике монтевердиевского типа, ведь на всю старую музыку фольклор – древние распевы, в том числе восточные, – оказали большое воздействие. Как и всегда, Стравинскому крайне интересен ритм. В «Мессе» он удивительным образом играет с акцентами, неожиданно меняет ударения в словах – это как раз идет от фольклора, иногда так и представляешь себе этих горцев.

Музыкальное время здесь интересно соотносится со временем реальным, оно очень сжато: «Месса» или «Requiem Canticles» звучат в районе 17 минут, но кажется, что гораздо дольше. То же самое с «Реквиемом» Лигети: он длится 25 минут, а проживаешь будто бы целый «Парсифаль».

Стравинский в «Мессе» не просто показал владение стилем, знание эпохи и ее законов. Он ко всему относился с известной долей иронии, и, мне кажется, духовная музыка – не исключение. Чем больше «копаешься» в «Мессе», тем больше замечаешь нарочитых диссонансов, «фальшивизмов», разбросанных по партитуре. Стравинский троллил всех, но троллил по-доброму.

Фото предоставлено пресс-службой фестиваля

Лев Маркиз (дирижер)

Рихард Вагнер, «Зигфрид-идиллия» для флейты, гобоя, двух кларнетов, фагота, двух валторн, трубы и струнного квинтета (1870)

Мой внук в детстве был ярым «вагнерианцем» и девяти лет от рода стал самым юным членом «вагнеровского общества» в Лондоне (Гиннесс!!). Часто мы сиживали перед камином моего французского дома и с партитурами в руках слушали оперы Вагнера. Бен знал все мельчайшие детали запутанных сюжетов и упрямо посвящал в них меня.

Единственным облегчением (когда я уже окончательно запутывался) становились чисто инструментальные отрывки – такие, например, как «Зигфрид-идиллия» – я наконец был избавлен от сюжетных «спагетти» и мог спокойно наслаждаться Музыкой!

Со временем внук перекинулся на Верди, Россини и Моцарта, а я на всю жизнь остался привязан к этим восхитительным «бессловесным островкам» немецкого Гиганта...

Оригинал «Идиллии» написан для 13-ти инструментов – пяти струнных и восьми духовых, что оправдывает мое участие в «Возвращении» в качестве скромного «регулировщика», хотя, не сомневаюсь, превосходные музыканты, участники «Возвращения», могли бы прекрасно обойтись и без участия оного!

Просьба – не выдавайте меня, пока уже не окажусь на сцене!!