Елизавета Авдошина  |
| Зритель должен следить, следовать, подглядывать. Фото предоставлено пресс-службой проекта «Вернувшиеся» |
В нынешнем сезоне в Москве случился настоящий бум иммерсивного театра. Театра, в котором среда поглощает зрителя. С сентября в Малом Гнездниковском особняк статского советника Спиридонова превращен в усадебный дом пушкинского помещика Троекурова – «Черного русского» – из романа «Дубровский», а в Дашковом переулке близ Садового кольца теперь расположился таинственный дом с мистическими силами. В старом особняке с 50 комнатами играют спектакль «Вернувшиеся» по мотивам пьесы Генрика Ибсена «Привидения». Оба проекта – продюсерские. Но «Черный русский» нашего производства по западным лекалам, а «Вернувшиеся» – американская идея, воплощенная в России.
Иммерсивный театр не предполагает обычного поведения зрителя – смотреть театральную постановку из зала, «выключенного» из действия. А напротив, дает зрителю иллюзию участия в вымышленной театральной истории. Обе постановки, вышедшие с большим размахом (под «Вернувшихся» особняк отремонтировали изнутри в ретростиле с первого этажа до последнего), однозначно стали удачным опытом в этой нише – театра как зрелищного развлечения нового уровня, причем для зрителя массового. Но и показали, насколько сложно достичь подлинного уровня искусства в этих жестких рамках театра-аттракциона, стоящего на приращении технологий, но не смыслов.
Самое главное в театре вне театра – это пространство. Оно является одним из главных действующих лиц и призвано погрузить зрителя в предлагаемые обстоятельства через все возможные рецепторы восприятия. Потому не случайно им становятся исторические особняки. Атмосфера, за которой гонятся создатели иммерсивных шоу, здесь висит в воздухе – ее стоит лишь дооформить, чем в обоих проектах и занялись художники. Для «Черного русского» Маша Трегубова придумала неоготический мир со строгой и мрачной черно-белой гаммой. Здесь бродит черный ангел (Юлия Лобода – актриса фантастической андрогинной внешности), на поминках отца Дубровского подают черную колбасу под белую водку, гостей встречает зеркальный гроб на парадной лестнице, устланной пахнущим лапником, а стены покрывают алые капли бандитски пролитой крови. Обстановка похорон и отпевания покойника, отталкивающаяся от фабульного начала романа, покрывает все действие. Триллер нагнетает обстановку: актеры-слуги заглядывают в глаза, шепчут почти бред, почти молитву, ходят с топорами наперевес. В предбаннике копошатся живые гуси, а в соседней комнате вырастает черный лес. Извилистую лепнину особняка дополняют видеопроекции. Атмосферу хаотичного безумия довольно быстро разрушает рациональность спланированного перформанса. Как только зрителям выдают маски (лисы, совы или оленя), их разделяют на три группы и водят так до финала, когда Дубровского (Артем Ткаченко) просто пристреливают, как собаку, под рифму декабристских строчек: «Товарищ, верь, взойдет она...» Так что режиссер Максим Диденко следует законам жанра триллера до конца – смертью начинает и убийством заканчивает, а всю сердцевину действия отдает на таинственные прятки, в которые и подключает зрителя. Хотя страшно обидно, когда тебя «прикрепляют» к конкретному герою и приходится следовать в этой погоне за ним, а Машу (Равшану Куркову), к примеру, увидеть уже на моменте венчания с князем Верейским. Хотя самого оригинального персонажа заметят все – карлик Вано Миронян, одетый как клоун, сбежавший из цирка, играет маленького Сашу Троекурова. Кирила Петрович Троекуров (Владимир Дель) и есть тот самый «черный русский»: он прикладывается к кресту и ведет зрителей в свой гарем, где, полеживая в купальне среди поющих дворовых девок, будет читать христианские проповеди. А затем сменит локацию и вовсю насладится развратными забавами – поиздевается над слугами, пойдет валить медведя. Протяжные русские напевы, которые то там, то тут раздаются по дому, кажется, и есть сущностное наполнение этого холодного, необжитого здания. Дом остается самодостаточной инсталляцией, на фоне которой актеры пытаются увязать все линии сюжета. Он же и «выплевывает» по окончании с воем сирены, как незваных гостей.
В «Вернувшихся» по Ибсену создатели ориентировались на образчик жанра – театральный экспириенс британской компании Punchdrunk SleepNoMore, поэтому свободу вошедшему в «дом с привидениями» зрителю дают полную. Логистика перемещений от эпизода к эпизоду здесь гораздо тоньше и ближе к законам иммерсивного театра. Особняк, оформленный в стиле модерн, поделен под эпоху на этаж прислуги и господ, больше десятка комнат можно обойти в любом желаемом темпе и изучить подробно, а рассмотреть здесь в отличие от «Черного русского» есть что. Каждая из комнат дома доведена до декораторского совершенства в смысле временной подлинности (художник-постановщик Руслан Мартынов). Начало века: вся мебель, обои на стенах, предметы интерьера, одежда в шкафах, канцелярские принадлежности на столах – либо настоящие и найдены на барахолках и в антикварных лавках, либо натуралистично состарены. Книги издания 1910–1930 годов (на одном из подоконников можно найти даже биографию Карла Маркса). Количество вещиц зашкаливает, тут впору снимать историческую драму – стены не солгут. Чердак художника, медицинский кабинет, прачечная, винный погреб, викторианская библиотека, домашняя церковь с разноцветными витражами. И складывается впечатление, будто особняк живой, существующий в реальности, нет ни одного намека на театральную ложь – реализм перехлестывает художественную условность. Это тоже наполненное мистическим ужасом (привидения, души умерших родственников семьи Алвинг, пребывают тут наравне с живыми обитателями дома) поместье, где визуальный ряд классических фильмов ужасов замешен на духе произведений Джейн Остин. Но так как по сюжету этот дом – из провинциального европейского захолустья, его вид с улицы значительно уступает барской роскоши дома для «Черного русского» с красной ковровой дорожкой и кариатидами над парадным входом. Вольный разгульный образ жизни умершего главы семьи переходит по наследству наказанием в виде болезни его сыну, мать хочет отмолить грехи и открыть приют, а внебрачная дочь ее мужа служит при ней горничной. Их всех преследует прошлое, воплощенное в привидениях.
В сравнении со скромным театрализованным променадом по «Дубровскому» авторы «Вернувшихся» (режиссеры – американцы Виктор Карина и Мия Занетти) идут дальше. Да и повествуемая история способствует раскрепощению – актеры «крадут» из толпы зрителей и запирают их «один на один» в потайной комнате, а эпицентром трехчасовой прогулки по особняку становится оргия слуг, говорят, довольно натуралистично сыгранная (ее можно по чистой случайности пропустить, заплутав в других закоулках). Учитывая, что на зрителях одеты венецианские маски, этот эпизод – прямая цитата из «С широко закрытыми глазами» Кубрика. Но самое важное в «Вернувшихся» снова не проработка сюжета – по сути, его невозможно, да и не нужно в этом жанре охватить полностью, оттого мизансцены часто решены в пластике. Не игра актеров, которые тоже выступают достойно, за ними хочется следить, следовать, подглядывать (а это и есть «изюминка» иммерсивного театра). А принцип построения многослойного представления. Свободно блуждая, как по лабиринту, по лестницам и закуткам дома, ты краем глаза застаешь тот или иной обрывок диалога, конфликта, объяснения героев, тебе в ноги падает пастор, бегущий от призрака, ты садишься за семейный обеденный стол вместе с Алвингами, заводишь патефон, подглядываешь в будуар фрау и примеряешь ее вечернее платье. Собственно предметный мир – то единственное, с чем можно взаимодействовать напрямую. Из этого и вытекает твое новое самоощущение – ты пребываешь внутри, а не снаружи. Но как только тебе дают эту притягательную свободу выбора (линий, маршрутов, поведения), сразу хочется большего, игра затягивает. Только наблюдения, хоть и на уровне вытянутой руки, оказывается мало.
