Обреченный быть жертвой

Черный и белый – основные цвета постановки. Фото РИА Новости

Две девочки в белых платьицах беззаботно щебечут и порхают по авансцене. Однако никакой пасторальной истории не предвидится. Римас Туминас не тот художник, который будет выжимать слезу, запустив в прологе к спектаклю «Царь Эдип» Софокла детишек. Он и художник Адомас Яцовскис сразу обозначат в пространстве угрозу и конфликт. Новый спектакль Театра им. Вахтангова  - совместная постановка  с первым афинским театром. В Афинах его показали летом.

Во всю ширину сцены, свернутая в огромную черную трубу, лежит то ли стена крепостного вала, то ли уцелевшая катакомба с узкими глазницами, из которых когда-то посылались стрелы в противника, идущего на Фивы из Спарты или Афин. Сейчас не воюют, но этот город вечно готов к войне. Тревога разлита в воздухе, сгущенном до черноты южной ночи, но звезд не видно. Два цвета – черный и белый – будут здесь править бал.

На вершине этой конструкции в белом костюме появляется Эдип Виктора Добронравова в блеске славы и могущества. Он уверовал в свою державность. Он спас Фивы от Сфинкс, разгадав ее загадку. Он царствует по праву, уверенный в справедливости своей избранности.

Горожане, царь, жрецы между тем в беспокойном ожидании ждут вестника, который должен вернуться от оракула и сообщить причину, по которой боги наслали мор на Фивы.

Между царем и паствой здесь пролегает пропасть. Хор доверен греческим актерам Национального театра Греции, которые приехали в Россию, чтобы сыграть несколько спектаклей в Москве, а потом в Санкт-Петербурге. 

Римас Туминас и вахтанговцы не раз бывали с гастролями в Греции, не из этих ли живых впечатлений рождается спектакль «Царь Эдип», который не удален в древность, а максимально приближен ко дню сегодняшнему? Хор в спектакле – те самые горожане, что сидят в кафе на улицах, обсуждая новости, стоят за прилавками на рынках, толкуя о тяжести жизни. В спектакле они представляют собой стайку наивных граждан, которые оделись если не парадно, то достойно: в черных пиджаках, черных котелках. Ведь нужно соответствовать важности переживаемого события. Они верят всему, что им говорят, одинаково доверчиво внимая и вестнику от оракула, и слепому прорицателю Тиресию, и царю Эдипу.

Но, кажется, даже эти взрослые дети раньше догадываются о том несчастье, о котором все еще не подозревает их царь. Хор живет на сцене единой жизнью, одним чувством, одной мимикой, единым движением, то тревожно вставая со стульев и замирая от поединка Тиресия и Эдипа, то в тревоге и сочувствии, глядя на страдания Эдипа. В них нет грозного голоса паствы, они не карают, не судят. Они очевидцы, но не участники и уж тем паче не соучастники. Все для них – повод для изумления.

Виктор Добронравов особенно силен в тех сценах, когда Эдип предстает самодовольным правителем. Актер ходит по лезвию если не сатиры, то явной издевки. Легко совершать суд над абстрактным убийцей Лая. Он преисполнен грозного гнева, чтобы наказать преступника, решителен в исполнении воли богов, готов найти и изгнать убийцу Лая.

Но первый же шаг в его расследовании заставляет забыть о царственной осанке. Тиресий Евгения Князева, тот самый слепой прорицатель, который между тем видит, считывает судьбы, как никто в Фивах, нанесет страшный удар Эдипу. «Убийца – ты, себя казни!» – прокричит прилюдно отшельник. Тиресий в спектакле вахтанговцев не покорный святой, не блаженный старец, слушающий голос рока. Возможно, он сам когда-то пережил нечто подобное тому, что переживает Эдип. Слепец с самого первого появления, несмотря на жестокую выходку царя, отбирающего посох и выталкивающего взашей мальчика-поводыря, смеется над властителем Фив. Поначалу он и не хочет говорить правду, поскольку на шаг вперед видит, как эта правда отзовется. Но играющий в блаженного прорицатель взорвется, когда Эдип обвинит его в убийстве Лая, и в сердцах скажет то, чего говорить не желал.

Тиресий оказался прав. Мало того, что царь, как ужаленный, соскочит со своего насеста, набросится с кулаками, повалит наземь слепца, Эдип предпочтет правду счесть политической интригой Креонта – брата жены царя Иокасты (Людмила Максакова). Это Креонт (Эльдар Трамов) подговорил Тиресия, чтобы захватить трон.

Признаться, путь к истине в спектакле кажется более захватывающим, чем сцены покаяния.

Осознание вины без вины виноватого Эдипа не делает его другим. Страдание, способность к самонаказанию не укрупняет характер. Да, он меняет белый костюм на ветхое рубище, точно такое, как у Тиресия. Эдип ослепляет себя, берет в руки посох, точно такой, как у прорицателя. Но кажется, рифма с судьбой Тиресия оказывается важнее, нежели новые истины, открытые самому себе. Эдип не второй Тиресий, а первый царь, осознавший, что за все надо платить, платить собою.

В спектакле вахтанговцев действующие лица трагедии оказываются во власти высших сил, обреченных идти на жертву, согласных стать жертвами. В этом безвыходном смирении для Туминаса есть горькая красота и печальное величие.