Евгений Авраменко
Олег Попов и его самый знаменитый номер с солнечным зайчиком.
Фото РИА Новости
В Петербурге завершились представления Олега ПОПОВА, приезжавшего в Цирк на Фонтанке с программой «Пусть всегда будет солнце!». Легендарный клоун рассказал корреспонденту «НГ» Евгению АВРАМЕНКО о клоунаде, дрессуре, об опасностях в цирке и о том, как цирк может спасти жизнь.
– Какое впечатление произвел на вас Петербург?
– Хорошее впечатление. Город-музей, что тут скажешь. В основном я все время проводил в цирке, работая над репризами. Но кое-куда удалось выбраться. Был на выставке в Русском музее, посвященной отечественному цирку. Гуляли с Габриэлой (супруга артиста. – «НГ») по Невскому, как по Бродвею. Город стал лучше, это бросается в глаза. А главное, что зритель здесь принимает необыкновенно тепло. В этом смысле разница между Москвой и Петербургом была и есть, никуда не денешься.
В советские времена я несколько раз выступал в Ленинграде. Здание цирка Чинизелли меня и тогда восхищало, а теперь, после реконструкции, и подавно. Скажем, бывают очень красивые цирки шапито. Но это все равно несравнимо с тем цирком, который благодаря Чинизелли построен на века! И какая радость быть там! В Москве стоит Большой театр. А на Фонтанке, можно сказать, Большой цирк… не СССР уже, но России. Большой цирк России. Уютный – насколько можно так сказать про здание, предназначенное для цирка. Пространство само по себе очень воздействует на зрителя. Можно ли представить себе, чтобы в шапито зритель пришел в валенках, или грязным, или даже пьяным? Можно. А в Цирк на Фонтанке – нет. Когда человек входит в зал, он должен попадать в другой мир, искусство цирка ведь искусство праздничное. И здание на Фонтанке отвечает этому.
– Вас много спрашивают о вашем восприятии нынешней России. Спрошу наоборот: как восприняли вы заграницу, когда оказались там? Вы ведь еще в далекие советские времена часто выезжали за рубеж.
– Да, когда железный занавес только начал раскачиваться, цирк один из первых стал выезжать за рубеж, а я – один из первых, кто стал выезжать с цирком. Впечатлений было очень много. Мне вообще это очень интересно – приезжать в другие страны, знакомиться с их обычаями. А почему я в конце 1980-х остался жить за рубежом? Так это же не от праздника какого-то, а от безденежья. Это был очень трудный период, но и очень хороший: судьба учила выживать.
– Читая мемуары цирковых артистов, ощущаешь резкий контраст между видимой праздничностью цирка и суровой изнанкой…
– С другой стороны, а где этого нет? Повсюду свои сложности. И в театре, и в политике – везде, в любой организации. Сейчас жизнь вообще сложна. Включите телевизор: все время стреляют, убивают. Что ребенок от этого телевизора получит, какие знания? Телевизор очень подавляет новостями, сериалами, можно чокнутым стать. И совсем иное дело, если человек с детства увлекается искусством. Кто-то любит, например, цирк и не любит балет, а кто-то наоборот – на вкус и цвет товарища нет. Но как это замечательно, когда любовь к искусству передается из поколения в поколение! Допустим, мама с папой водят мальчика в цирк. Студентом он приходит туда с девушкой. Через какое-то время – с женой. А потом они приводят с цирк своего ребенка.
– Вы и сами написали мемуары, которые вышли в Германии. А издать их в России не планируете?
– Пока нет. Это связано с авторскими правами. Эту книгу я, кстати, писал не один, мне помог друг, который меня хорошо знает. Чтобы написать об артисте, нужно с ним беседовать, знать и характер его, и что он думает, и его репертуар. Мне не один раз говорили: «Я хочу о вас книгу написать». И дальше что? Если ты меня не знаешь… Значит, будешь собирать, кто, что и где рассказал? Ерунда это все.
– Что должно быть присуще человеку, чтобы он стал клоуном?
– Никогда я на эту тему не задумывался. В жизни, по крайней мере моей, большую роль играет случай. Я в цирк пришел от слесарного станка. В 1944 году мама устроила меня учеником слесаря на комбинат газеты «Правда». Случай подвернулся, и я стал заниматься акробатикой. Я думаю, что главное для человека, занявшегося клоунадой, любовь к этому жанру и стремление его познать. Я в свое время много читал о цирке, много чего видел, дружил с клоунами. И думал, что потом эти знания кому-нибудь передам. А еще я почему-то видел себя режиссером цирка – когда сойду с арены. В программе, которая прошла в Цирке на Фонтанке, я попытался что-то сочинить, хотя у нее был режиссер (Виталий Салтыков. – «НГ»). То, что над манежем висит карусель с шатром, как из детства, это я предложил. И не только это.
– Но, строго говоря, это был не режиссерский цирк, а дивертисмент. И мне понравилось, что трюк обнажен, не завуалирован изысками режиссуры.
– Любой продукт вкуснее в чистом виде, чем когда в него химия добавлена. Искусство цирка изначально чистое искусство, здесь обмана не может быть. Вот человек крутит сальто-мортале – какой тут обман?! Цирк дю Солей видели? Там как – берут артиста, вокруг 40 балерин… и крутят-вертят, мозги тебе запудривают. Потом даже и не помнишь, что за трюки делал артист. Вам нравится? Хорошо, пусть нравится. А мне по душе классический цирк, чистый, без всякой химии.
– Какой дивертисмент без номеров с животными? Были такие номера и в вашей программе-бенефисе. Сегодня дрессура – предмет бурных споров, в некоторых странах она запрещена. Как вы к этому относитесь?
– Это, конечно, жалко, потому что дрессура зверей – искусство древнее, с него цирк ведет свою историю. Но в чем-то защитники животных правы. Есть артисты, которые не очень хорошо относятся к животным. У таких артистов я бы, конечно, их отнял. А есть дрессировщики, у которых даже детей нет, потому что они всю любовь отдают своим зверям.
– Такие цирковые жанры, как дрессура или, скажем, эквилибристика, сопряжены с опасностью для жизни. А какая опасность в профессии клоуна?
– Вы же видели в нашей программе акробатов на подкидных досках? Такие трюки проделывать! У меня каждый раз сердце из груди вырывается! Сегодня-завтра, не дай бог, на манеже отвлекся мысленно, потому что с семьей поссорился или ногу подвернул. Это же как надо любить свою работу, чтобы вновь и вновь выходить на манеж! Преклоняюсь и восхищаюсь.
Но и у меня бывали опасные моменты: я как-то выступаю, а сверху падает мешок для грузоотправки. Хорошо, что обошлось. Но по большому счету какая для клоуна опасность? Разве если что-то сказал не так. Но в цирке клоуны больше молчат. Словами надо пользоваться минимально. В этом смысле главным своим учителем я считаю Великого немого. Чарли Чаплин – вот икона для клоуна. Когда мне было 10 лет, я очень любил ходить в кино на Чаплина и по сей день помню его картины, все его номера…
– Клоуны вашего поколения приближали клоунаду к современнику, отказывались от архаичного пышного костюма, от густого грима. А что вы можете сказать о сегодняшней тенденции?
– В то время, когда я начинал, каждый клоун старался быть индивидуальным. Найти свой костюм, свою походку, свои репризы. Чтобы у тебя все было иное, чем у остальных. И мы старались нарушить устоявшиеся клоунские образы. Минимум грима. Современный облик. Однако мне всегда нравилось, как художники изображают цирк старого образца. Где белый клоун и рыжий клоун, где пышные костюмы, густые белила.
Сегодня, как я вижу, возвращаются классические клоунские типажи. Однако почему-то нет клоунов-звезд такого уровня, как Карандаш, Енгибаров, Вяткин… Сейчас пустырь какой-то.
– Вы прославились как коверный клоун, то есть выступающий с репризами в паузах между номерами. Почему вам так полюбилось это амплуа?
– А я очень любил и люблю репризы. Можно такое придумать! В веселой репризе может быть самое серьезное содержание. Я участвовал, например, в такой сценке. На арену выбегал клоун с бомбой в руках, пугал ею всех; а я выносил весы и говорил: мол, давай, клади свою бомбу на чашу. А потом влетал голубь, садился на другую чашу – и перевешивал бомбу. И все понятно.
Я так удивлен, что сегодня ко мне подходят пожилые люди и говорят: «Мы так рады вас видеть: глядя на вас, вспоминаем детство». И спрашивают, буду ли я исполнять «Луч». Значит, они видели эту репризу 40 или 50 лет назад, и так она запала им в память. Ни про какую другую репризу не спрашивают, а «Луч» помнят.
– Я видел ее в старых телезаписях и видел недавно вживую в вашей программе. До эмиграции вы в финале сценки уносили луч с собой, а сейчас «выплескиваете» солнечный свет на зрителей…
– Ну конечно, я же не эгоист. Я должен как Прометей отдать свет людям. Я считаю, что это лучше, чем уносить луч.
– Был ли в вашей жизни случай, когда вы ощутили, что цирк может оказывать самое ощутимое воздействие на зрителя?
– Однажды я получил письмо примерно такого содержания: «Спасибо, что вы мне спасли жизнь. Я шла бросаться под трамвай. Когда проходила мимо цирка, мне предложили купить билет. Я купила, посмотрела вашу программу и решила, что не надо исполнять то, что я задумала». Что может быть лучшим подарком для артиста, как не узнать, что своей профессией он спас кому-то жизнь?
– Олег Константинович, спасибо за интервью. Здоровья вам и успехов.
– И вам успехов в работе. И помните, что главное – это семья. Если у человека в этом плане хорошо, то все у него в жизни складывается. А сейчас стало такое отношение к семье, что это вроде как проходной двор. Жаль…
Дарья Гармоненко 
