28.04.2016 00:01:00
Кто виноват? Пушкин!
Тэги: опера, золотой петушок, дмитрий бертман, геликон опера, дюссельдорф, аксель кобер
Опера «Золотой петушок» дает простор для смелых трактовок. Фото с официального сайта Немецкой оперы на Рейне
Премьера «Золотого петушка» Римского-Корсакова в постановке худрука московской «Геликон-оперы» Дмитрия Бертмана состоялась в Немецкой опере на Рейне в Дюссельдорфе. Музыкальным руководителем спектакля стал маэстро Аксель Кобер.
Европейские театры как один набросились на русскую оперу: в Ковент-Гардене совсем недавно показали премьеру «Бориса Годунова» Мусоргского с Брином Терфелем в титульной партии, в Базеле Василий Бархатов поставил «Хованщину», в Париже Дмитрий Черняков соединил «Иоланту» и «Щелкунчика» Чайковского, он же в следующем сезоне представит в Париже «Снегурочку» Римского-Корсакова. Есть соблазн связать такую эпидемиологическую вспышку интереса к русской опере с резким изменением политической ситуации, спровоцировавшей иностранцев понять, что же такое эта Россия и ее дикие обитатели, настолько ли уж они дикие и можно ли с ними иметь дело. Хотя репертуарные планы верстаются в европейских театрах на несколько сезонов вперед, поэтому не исключено, что это всего лишь стечение обстоятельств.
«Золотой петушок» – не совсем реликт на европейской сцене.Тем не менее для подавляющего большинства слушателей, оказавшихся на дюссельдорфской премьере, спектакль стал первым знакомством с этой оперой. Даже звезда Большого театра 1980-х Галина Калинина (на чью Лизу в «Пиковой даме» Чайковского и многие другие звездные партии в свое время было не достать билетов), приехавшая поддержать режиссера, призналась, что впервые услышала «Золотого петушка», поскольку во время ее триумфов в Большом опера там не шла. Для полноты знакомства немецкоязычной публике был предложен информационно насыщенный буклет, в котором был собран блок драгоценных текстов Анны Ахматовой, Вашингтона Ирвинга, Николая Бердяева, проливающих свет на загадочную историю «Золотого петушка». Там же можно было прочитать и слова самого композитора, воспоминания Игоря Стравинского о своем учителе. Интендант Дрезденской оперы Вольфганг Роте в антракте обескураживающе заметил, что в момент мировой премьеры «Золотого петушка» в России был царь – «царь у вас есть и сегодня». Режиссер Дмитрий Бертман и в самом деле использовал богатый смысловой ресурс оперы-сатиры, нарядив сказочных героев в отнюдь не сказочные, а очень даже прозаичные костюмы то ли нашего времени (художник – Эне-Лиис Семпер), то ли времен первого президента России – «царя Бориса». Впрочем, на портретном сходстве режиссер не настаивал – лишь жирно намекал. А вот рифма с эпохой, в которую он перенес действие сказки, оказалась расплывчатой. Судя по более чем актуальным гигантским кускам санкционных сыров, которые тащила с собой свита царя Додона, вернувшаяся вместе с Шемаханской царицей, время на дворе обозначалось сегодняшнее. Но когда эти куски выложили на пол для продажи – в голове российских зрителей мгновенно всплыли картины лихих 1990-х с их рынками.
Листая буклет, можно было наткнуться на фотографии царя Николая II с его благоверной Александрой Федоровной, урожденной принцессой Викторией Алисой Еленой Луизой Беатрисой Гессен-Дармштадтской. И когда царь Додон появился в этом шествии рядом с «завоеванной» Шемаханской царицей, вмиг подумалось: а ведь вот он, выход из кризиса! Надо только и всего-то оженить президента с заморской царевной – и будет нам снова сыр в изобилии. Впрочем, как известно, брак этот, по Пушкину, все равно не принес ничего хорошего. Да и Дмитрий Бертман не стал настаивать на таком решении проблемы. В его интерпретации Шемаханка – нечто вроде голливудской дивы или даже шпионки Маты Хари. Свою выходную многокуплетную арию она исполнила… на четырех языках, что стало ноу-хау этой постановочной версии. Ее «шатер» – черный квадрат, то есть куб, из которого она вышла со свитой агрессивно гламурных юношей и девиц, одетых в ослепительно-золотые эротичные шортики и топики. Да и царица не отказалась бы от стрип-откровений. У Антонины Весениной, молодой солистки Мариинского театра получилось создать образ взбалмошной, но очень коварно расчетливой женщины-вамп, истосковавшейся по большой человеческой любви. Своим властно обольстительным вокалом она пленила не только Додона, но и слушателей.
Блюстители нравственности (а в голове российского критика сегодня не может не пульсировать эта неотвязная мысль), хлопочущие о верности тексту классиков, в данном случае оказывались безоружны. Ведь «Золотой петушок» — сказка, в которой все — маски, все — сплошная условность, годная для любых самых смелых пророческих истолкований. Имея дело с едкой сказкой, отчетливо артикулированной как сатира не только у гениального Пушкина, но и у не менее гениального Римского-Корсакова, который красиво прошелся по всем российским бедам, режиссер здесь может быть предельно смелым, и Дмитрий Бертман им был.
Не обошлось, правда, без выходки местных законников. Как гром среди ясного неба гринписовцы возмутились эксплуатацией живого петушка, причем в последний момент – во время генеральной репетиции. Пришлось прибегнуть к замене живой натуры игрушкой, которая смотрелась куда ярче живой птицы. Конечно, у зрителей намного сильнее сжались бы сердца, если бы после наблюдений за живым петушком они увидели варварское поедание зажаренного животного, которое учинила ключница Амелфа в отсутствие царя, явно замыслив поскорей сесть на трон. А так все выглядело менее болезненно, но хищный нрав своей недалекой героини, одетой в блузку и серую юбку секретарши, меццо-сопрано Рене Морлок продемонстрировала очень аппетитно. Аппетитными были все без исключения актерские работы солистов. Баритон Борис Стаценк, которому досталась партия дурака-царя Додона, был бенефициантом премьерного вечера — он представил остро карикатурное воплощение этого образа. Как же колко, в десятку, удалось Дмитрию Бертману ударить по безнадежной идеологической установке на запрет, в частности, мата, а в одной из сцен в руках царя и его горе-воеводы, вечно пьяного Полкана, оказался порножурнал под названием Poushkine.
В финале алчный и неумный царь вслед за Звездочетом (в превосходном исполнении тенора-альтино Корнеля Фрея) отдал концы, но после хора плакальщиков вдруг возник в глубине сцены в том самом черном кубе, помахивая ручкой, подобно призраку. Не без горечи признавал режиссер, что из этой провидческой сказки добры молодцы не могут извлечь никаких уроков.
Дюссельдорф–Санкт-Петербург
Комментарии для элемента не найдены.
Владимир Дудин 
