Смерть в Венеции

Мария Смольникова и Александр Филиппенко в Венеции Крымова и Боровского. Фото с официального сайта театра

Крымов из тех, кто названием своего спектакля любит запутать зрителя, увести в сторону от первоисточника. Вот и новый его спектакль называется «Последнее свидание в Венеции», а в основе его – роман Хемингуэя «За рекой, в тени деревьев». 

Дмитрий Крымов любит устроить интеллигентную провокацию публике, вежливо подложить, так сказать, ей свинью. Сесть спокойно в театральное кресло   Крымову часто не удается.

С самого начала зрителю тоже предлагается сыграть свою роль в массовке. Билет вручается без места. Входишь в зал «Манеж», пол которого замусорен. Сидений нет. Дама (Ольга Надеждина) в атласном домашнем халате, в бигуди, с огуречной маской на лице распевается. Лениво передвигаясь по залу, предлагает счастливцам из публики с блюдечка оставшиеся кружочки огурца. Выходят официанты, которые пылесосами сдувают мусор. Ты стоишь и ждешь… Чего, собственно, ждешь? А ждешь ты места примерно так, когда заходишь в кафе слишком рано, когда остатки пиршества прошедшей ночи делают весьма непривлекательным любой ресторан.

Порядок наведен. Столики не расставляют, но на наших глазах устанавливают станки, на которые ставятся стулья. Заведение готово к обслуживанию: публика рассаживается, уподобленная посетителям кафе, наблюдающим за тем, что происходит в  заведении напротив.

За большим венецианским окном, которое упирается в пол, мы наблюдаем за отношениями американского полковника Ричарда Кантуэла, которому за 50, согласно роману, и 19-летней венецианки Ренаты. 

Ресторанный столик, по-кубистически накрененный, что, впрочем, не мешает устойчивости белых тарелок и кристально чистых бокалов,  стоящих на нем, в аккурат вписался в проем окна и залит светом. Через призму оконного стекла мы любуемся ясной простотой нехитрых предметов, как если бы остановились у витрины бутика. Появляется полковник, но это самое оконное стекло с хитростью, как в аттракционе кривых зеркал, то увеличивает лицо, фигуру человека, то возвращает ему естественные пропорции. Это отражение «фрагментирует» полковника: то искажается только лицо, то створки окна открываются, и мы видим человека вне деформации (художник Александр Боровский).

От Венеции тут разве что маска с клювом, в черном плаще изредка зловеще  появляется и незаметно исчезает. Ни тебе гондольеров, хотя об одном вспоминает Рената, ни голубей на площади перед  собором Сан-Марко, ни самого собора, хотя и об этом говорят сам полковник со своим шофером, ни знаменитых каналов. Есть лишь легкий намек на карнавал, который закончился. Праздник все-таки не всегда с тобой. И фигура маски скорее возвращается с карнавала, и клоунский нос, который в кафе надевает полковник (реквизит не к месту), словно завалялся в кармане его кителя.

Последнее свидание полковника – не печальная история любви, когда умудренный муж, воевавший и в Первую, и во Вторую мировую войну, с покалеченной в сражении рукой, с серьезными ранениями с грустью смотрит на цветущую молодость, усиливающую чувство собственного ухода. Нет тут и пушкинского смирения перед вечностью «Мне время тлеть – тебе цвести». Нет тут и переживания героя рассказа Томаса Манна «Смерть в Венеции», когда свою жизнь он приносит в жертву робкому чувству, созерцая красоту молодого итальянского юноши. 

Венеция в спектакле Дмитрия Крымова, где случается последнее свидание, не только и не столько место встречи с красавицей Ренатой, сколько точка возврата туда, где  начиналась военная жизнь полковника, в свою молодость, когда война стала его профессией. Он пересекает океан, чтобы сменить декорацию последних дней жизни, спровоцировать ленту памяти, попытаться понять, а был ли смысл в его выборе, ведь полковник воевал всю свою жизнь, а сейчас мир стремительно забывает войну. И то, что в его памяти сохранилось в предместьях Венеции как рвы и окопы, для большинства есть только дорога, по которой едут машины. И река, полная трупов солдат тогда, сейчас ничем не напоминает того ужаса, здесь плавают утки. И равнина, на которой было невозможно укрыться от стрельбы противника, прекрасный ландшафт, и только.

Полковника играет Александр Филиппенко. Можно было бы уцепиться и усилить  физику ветерана войны с искалеченной рукой, но актер избегает таких внешних эффектов. Он дает понять совсем чуть-чуть, что ему трудно обнять Ренату, рука не послушна, но полковник искусно прячет  свое увечье. Напротив, полковник бодр, весел, артистичен, хотя приговор медиков известен, жить из-за сердца осталось недолго.

Крымов сближает еще в большей мере, чем сам писатель, автобиографию романа «За рекой, в тени деревьев». Герой Хемингуэя умирает в машине по дороге на охоту. Полковник в спектакле Крымова повторяет судьбу самого Хемингуэя – заканчивает жизнь самоубийством. Кровь от выстрела брызнула на стекло венецианского окна, того самого, за которым совсем недавно ели огромного омара, где он сидел с молодой венецианкой, сказавшей ему: «Ты скоро умрешь». Полковник не захотел ждать. Он, человек войны, не обнаружил смысла в своей прошлой жизни, искать новый смысл в миру, когда осталось жить совсем недолго, уже поздно.