Ольга Галахова
Яркая сцена из «Идиота». Фото с официального сайта театра
Премьера «Идиота» в Театре Наций – это полтора часа, на Малой сцене театра. Князя Мышкина – в маске белого клоуна – играет Ингеборга Дапкунайте. Почему она? На данную роль, на то, как она решается в спектакле, можно было бы легко пригласить любую другую актрису, поскольку режиссер делает все возможное, чтобы стереть ее лицо, точнее, скрыть, забелить под клоунской маской. Как бы Джульетта Мазина, но только «как бы». Мало того, что нет прав у лица, роль практически лишена слов.
Две главные женские роли из романа Достоевского отданы, напротив, мужчинам: Аглаю играет актер Павел Чинарев (он же – Ганю Иволгина), а Настасью Филипповну – актер Роман Шаляпин (он же – Лукьяна Лебедева). Почему? Игра в четыре руки ничем не мотивирована. Приемы, очевидно, гасят друг друга. Слишком уж наглядны.
Мужчины играют дам, дамы – кавалеров. Это давно штамп.
Внезапно схема игральных карт разрушается.
Парфена Рогожина играет Александр Якин. Спрашивается, а почему же Парфен не актриса и почему вдруг обделен второй ролью? Необязательность схем рушится в первые минуты действия.
Спектакль идет всего 1 час 30 минут и между тем монотонно разбит на кадры: каждую сцену предуведомляет титр. Прием известный, дабы не пыжиться писать инсценировку. Это тоже понятно.
При этом спектакль все время скашивает глаза на чужое.
Сцена, когда ложе любви делят с «мертвецом» Настасьей Филипповной Рогожин и Мышкин, заимствована с незначительными модификациями у Някрошюса из «Отелло», там, где мавр брачное ложе превращает в смертный одр, вокруг которого ревнивец расставлял пурпурные цветы в горшках. Здесь есть намек на творческое развитие – долой горшки! На авансцену выносят в большом количестве – благо театр богатенький – свежие цветы в деревянных ящичках. Однако подобное в лучшем режиссерском решении видели раньше. Это тоже понятно.
Щедро льется на стену видео, течет демонстрация анимации и кинодизайна в духе английского театра «1927», который мы видели на чеховском фестивале год назад… а еще раньше эту эстетику синтеза ввел в оборот сам «Монти Пайтон». Только вот та видеоигра у британцев взаимодействовала с театром. Когда картинка, например, вводилась в формат спектакля, то не была иллюстрацией лишь, а взаимодействовала с живым планом. Театр и видео «видели» друг друга.
Жанр действа обозначен как «клоунада нуар». Почему бы просто не написать «черная комедия»? Непонятно. В спектакле компания клоунов разыгрывает перед публикой хрестоматийный сюжет «Идиота». Судя по цирковым амплуа, «белый клоун» традиционно считается злым и самовлюбленным, но в белой облатке тут предстает Мышкин. Хотя Дапкунайте играет этакого щебечущего эльфика. Получается, что белый клоун тут вовсе не белый? Опять непонятно. Рыжий клоун по логике цирка обычно лох и добряк, а в спектакле театра «рыжий» – Рогожин, хотя ведь он злодей злодеевич. Вот со зверским остервенением наш рыжик режет огромным ножом некую книгу (том классического романа?). Мол, слишком много слов учить наизусть?
О цирковом амплуа остальных героев приходится только догадываться.
Вот Настасья Филипповна Барашкова – актер в парике нуар – с накинутой на полуголое тело, вероятно, рогожинской шубой тоже нуар тащит крест/Голгофу. Не дает режиссеру покоя слава Тимофея Кулябина. Это понятно. Ждем, когда согбенный артист упадет под тяжкой ношей. Падает! Но картинно, так, чтобы вдруг прилюдно обнажилось «ее» крепкое мужское тело в плавках. Можно было бы и без плавок. Ждем, когда напарники разберут крестовину на доски, которыми будут стучать и хлопать. Дождались. Стучат. Хлопают. И это понятно.
Есть жанры, которые неопытная режиссура с удовольствием пользует, ошибочно полагая, что «сон», «фантазия» или «клоунада» дают больше свободы художнику, чем рамки обычного действа. Между тем все как раз наоборот – тут кульминация рамочных ограничений и диктатура правил. Не зная жестких законов, неофит подает свободу расчета как голый художественный произвол. Поговорите со Славой Полуниным, послушайте, как он анализирует клоунаду, и вы поймете, какая это высшая математика: сколько трюков нужно и можно произвести в единицу времени, сколько надо сделать точных шагов до трюка, какое пространство идеально, а какое нет...
Признаться, трудно представить, чтобы клоунада помогла вскрыть с какой-то неожиданной стороны роман Достоевского. Суть клоуна иногда освистать или вышутить человека, чаще его цель рассмешить нас или растрогать. Ни одна из этих красок априори не подходит для «Идиота». Режиссер, в частности, говорил о том, что Достоевский ему видится живым, ироничным человеком… вот уж чего ни на йоту нет у классика, так это иронии. В первую очередь он моралист, и его герои – это оживленные аргументы в священной полемике с миром. Думаю, именно в этой установке, возможно, скрыта главная причина неудачи, ирония не существует ни в тексте романа, ни тем более нет иронии в цирке.
Из неверных посылок, как известно, рождаются ложные выводы.
