Григорий Заславский
По словам Мединского, у министерства нет возможностей вычитывать тексты современных авторов. Фото с сайта www.medinskiy.ru
Есть ли цензура в российских театрах, что же на самом деле происходит с Музеем МХАТа, а также с фестивалем «Золотая маска» и другие вопросы, накопившиеся за последнее время, редакция «НГ» сумела задать министру культуры Владимиру МЕДИНСКОМУ, который накануне выходных встретился с корреспондентом «НГ» Григорием ЗАСЛАВСКИМ. Ответы министра газета публикует в том виде, как они были даны, никаких предварительных условий о редактуре произнесенных слов со стороны министерства не было.
– Первый вопрос связан с Музеем МХАТа. Честно скажу, лично я был очень рад, узнав, что вы решили пересмотреть уже принятое решение, а сегодня, буквально накануне дня рождения Станиславского, приняли решение оставить все на своих местах. Как этот приказ появился?
– Вся эта реорганизация готовилась департаментом, и это – яркий пример реформы, которая готовилась снизу…
– А в России, как известно, успехом пользуются только те, которые идут сверху…
– В данном случае никаких заданий сверху не было. Когда меня поставили в известность, я спросил, согласовано ли это со всеми участниками процесса. Мне сказали: не просто согласовано, а все счастливы, что это приведет только к повышению эффективности и т.д. Спустя некоторое время выяснилось, что то ли участники передумали…
– Что тоже бывает…
– Да. То ли с ними как-то не так согласовали, и все стороны стали говорить, что это не нужно делать. Разобрались, и, мне кажется, нет ничего дурного, когда те или иные решения корректируются. Тем более что реализовывать его еще не начали. Сегодня я подписал приказ об отмене того приказа.
– А другие какие-то музеи будут в ближайшее время реорганизованы?
– Есть приказ по Музею Окуджавы, но там есть внутренняя логика. Действительно, у большого Литературного музея большие возможности, с точки зрения Департамента культурного наследия, который готовил это решение, в этом гораздо больше плюсов, чем минусов. И финансирование может увеличиться, и всегда сеть работает эффективнее.
– Накануне Года литературы торжественно было презентовано пространство на Садовом кольце, которое может достаться Литературному музею…
– Уже досталось, оно уже закреплено за музеем.
– Но вывеска уже выцвела, а само это здание, насколько я понимаю, ремонтировать не начали, а там частные владельцы, что мешает, причем владельцы серьезные, влиятельные собственники…
– Уважаемые, да. Собственники есть, с ними пытались договориться об освобождении. Насколько я знаю, не договорились. Договорились о том, что реконструкцию этого здания мы будем вести с учетом нахождения частных собственников в этом здании. В небольшом объеме – примерно 200 метров. У них отдельный вход на первый этаж, никаких проблем с этим нет.
– А подобные примеры совместного пользования есть?
– Да, и немало. Проект, насколько я знаю, разработан, и в этом году мы должны начать работы. Несмотря на секвестр, эту статью мы защитили. Она останется.
– А секвестр будет серьезным?
– Конечно. Вы же газеты читаете, телевизор смотрите. Но, я думаю, нам удастся договориться, что в итоге это будет меньше 10% со всего бюджета. Принцип бюджетного планирования простой. Министерству определяется лимит, этот лимит утверждается законом, закон подписывается президентом. Секвестр предполагает изъятие части денег из уже утвержденного лимита в силу предельно объективных обстоятельств. При этом за любым ведомством остается право перераспределить деньги внутри данного лимита, выделить приоритеты и эти деньги сохранить, но с других при этом срезать больше. Это очень разумная система. В прошлом году, когда тоже были соответствующие сокращения, мы сохранили все деньги за нашими подведомственными учреждениями, их вообще секвестр не коснулся, а вот централизованные программы министерства, наших департаментов – поддержку фестивалей, выставок, концертов, разных годов обмена, – эти статьи были серьезно сокращены, гораздо больше, чем на 10%. От чего-то вообще пришлось отказаться. Может, и к лучшему. Что-то сократили на 20%, где-то пересмотрели сметы и добились большей экономии. В этом году мы так поступить уже не можем, потому что из централизованных программ уже сокращать нечего. Мы выделили несколько приоритетов, которые не затронет секвестр. Прежде всего он не затронет зарплату работников федеральных учреждений культуры. Статья на зарплату остается неизменной. Мы вывели из-под секвестра своим решением мероприятия Года кино, хотя никто дополнительно нам денег не давал, мы вычленяли эти деньги из собственного бюджета...
– А 4 или даже почти 5 миллиардов, о которых говорили, разве не были дополнительными деньгами?
– Конечно, нет, так пишут те, кто не знает. Безусловно, когда идея Года кино родилась и продвигалась, это было еще летом, мы также рассчитывали, что, как и с Годом культуры, когда нам было выделено дополнительно 3 миллиарда на проведение дополнительных мероприятий, нам чего-то добиться удастся, и мы какие-то свои хотелки формировали и направляли их в Минфин. Но когда осенью поползла нефть вниз и стало очевидно, что дополнительные деньги брать неоткуда, а план работы уже был сформирован и мы понимали, что надо сделать, мы сказали: хорошо, мы перераспределим деньги внутри ведомства так, чтобы провести Год кино. И действительно, нашли дополнительно не менее 2,5 миллиарда. Примерно 2,3 миллиарда из них через Фонд кино пойдут на открытие кинотеатров в малых городах, где их нет, часть средств пойдут дополнительно на фестивали и специализированные мероприятия Года кино. Плюс важный и дорогой проект – создание Музея кино, тоже надо на него было найти деньги. Также мы приняли решение относительно средств, выделяемых Фонду кино. Мы каждый день выделяем им средства на поддержку национального кинематографа, и они пока ни разу не сокращались, в прошлом году во время сокращений мы сократили деньги, выделяемые на кино Министерством культуры, а деньги Фонда кино – нет, раньше эти средства выделялись в пропорции 60% – деньги безвозвратные и 40% – подлежащие возврату, в этом году в связи с Годом кино мы решили сделать исключение на один год и все средства выделить на безвозвратной основе, надеемся, что это позволит снять больше фильмов или сделать их более бюджетными. Хотя все относительно – одно дело, когда съемки идут при курсе 30 рублей за доллар, и совсем другое – когда доллар стоит 75 рублей. Часть съемок, конечно, от курса не зависят, но и тут расходы все равно увеличиваются, но часть расходов – валютные.
– Когда проходил Совет по культуре при президенте, советник президента по культуре Владимир Ильич Толстой объяснил причины неготовности Стратегии государственной культурной политики тем, что кто-то не захотел или не смог отказаться от ведомственного, цехового и даже личного эгоизма. Как это понять? Почему стратегия не готова?
– Что имел в виду Владимир Ильич, об этом вам лучше спросить у него непосредственно. Далее. Пункт номер один. Стратегия готова. 24 декабря, за день до Совета, она была разослана во все ведомства на согласование, и через месяц, в конце января, она по регламенту должна быть получена – или с замечаниями, или в согласованном виде. Это уже третья стратегия, которую сделало министерство за год. Сначала мы обратились к той же группе специалистов, которая готовила «Основы государственной культурной политики». Может быть, друг друга не поняли чиновники – они сделали не то, что хотелось. Поэтому в мае Стратегия была перепоручена Институту Лихачева. Они рьяно взялись за дело и подготовили документ, который был представлен на суд общественности достаточно быстро. Мы прогнали его через разные площадки, часть очень сильно поддержала документ, в частности, Народный фронт (они сказали, что это вообще лучший документ, который можно было создать), Общественная палата, но в то же время ряд деятелей культуры и организаций высказали замечания или свое несогласие…
– Простите, я читал этот проект, меня пригласили в рабочую группу по доработке театрального раздела, я написал, что этот проект изменить или улучшить невозможно, можно только выбросить.
– Я сознательно не вмешивался в этот процесс. Еще не хватало, чтобы министр лично говорил, что такое хорошо, а что такое плохо в большом системном стратегическом документе, который должны готовить специалисты. Когда документ не является консолидирующим, очевидно, что что-то не так. Поэтому в начале ноября была создана новая рабочая группа, которая сделала новый проект, который уже прошел несколько слушаний, обсуждался в том числе в рамках Петербургского культурного форума, особых разногласий не вызвал – и вот этот документ был нами разослан во все ведомства. Дальше, предполагаю, часть ведомств отнесется к этому документу традиционно индифферентно, скажет, что никаких замечаний нет, кто-то поддержит, а кто-то напишет, что категорически против, например, Минфин, поскольку в документе предполагаются некие дополнительные финансовые рычаги поддержки культуры…
– Но ведь это же было написано и в «Основах…», а они уже подписаны президентом…
– Конечно. Но в «Основах…» это говорилось общо, а здесь уже конкретно – что необходимо как-то считать расходы на культуру, привязывать их к консолидированным расходам бюджета соответствующего уровня, не тратить менее определенного процента – вот чего ждет отрасль. Необходимость проводить лотереи в пользу культуры, о чем я говорю уже три года. Если мы посмотрим мировой опыт, в некоторых крупных государствах до половины расходов на культуру – от целевых лотерей. В Италии, Швейцарии, Австрии… Я не говорю, что это ответ на все вопросы, но есть такой опыт позитивный. В том числе и в СССР такой опыт был. Далее было бы разумным, мне кажется, поскольку мы как одно из ведомств не можем ничего приказать ни, например, Минфину, ни Минобру – это бы разрушило единую систему государственного управления, – так вот, было бы разумным, взяв этот примерно на 90% готовый документ, но на 10% еще не согласованный, воссоздать рабочую группу на уровне или главы администрации президента, или кого-то из вице-премьеров правительства. Это должно решить руководство страны. Такая группа сняла бы остающиеся разногласия.
– Вы ведь понимаете, что вам досталась отрасль, в которой абсолютной консолидации быть не может. Яркий пример – фестиваль «Золотая маска», где вроде бы никто ничего страшного еще не сделал, а шум уже поднялся со всех сторон. Экспертный совет, который тоже вызвал столько споров, тем не менее уже не первый месяц смотрит спектакли, афиша очередного фестиваля объявлена… Может быть, у министерства есть еще какие-то планы, связанные с «Маской»?
– Пока все, что мы сделали, – мы постарались хотя бы отчасти восстановить статус-кво, заложенный изначально создателями. Министерство же является партнером Союза театральных деятелей по проведению фестиваля. Другое дело, что замысел создателей с самого начала был проигнорирован, даже извращен, фактически «Золотой маской» рулил даже не СТД, а дирекция. Я не даю оценок, хорошо это или плохо, я говорю о том, что когда любым предприятием руководят не акционеры, которых здесь два – Минкульт и СТД, СТД обеспечивает интеллект, Минкульт – финансирование, а рулит всем, получается, наемный менеджмент, и он принимает все решения, это – неправильная ситуация. Все-таки наемный менеджмент должен быть подотчетен акционерам и делать то, чего хочет отрасль в лице СТД, и выполнять задачи, которые ставит государство в лице Минкульта. Я говорю о стратегических направлениях развития, а не о содержании спектаклей, о чем судить не буду. Мы постарались это восстановить. Дальше посмотрим. У нас нет задачи ликвидировать «Золотую маску». Хотелось бы вернуть в эту историю здравый смысл.
– Кстати, по поводу цензуры. Я, правда, до сих пор считаю, что слова художественного руководителя Александринского театра Валерия Фокина были поняты и переданы неправильно, поскольку даже сайт театра показывает, что современные тексты там идут, и уж кому, как не Фокину, который сейчас выпускает очередную премьеру по пьесе собственного сына, этого не знать. Где-то даже упомянули нашу рабочую группу Общественного совета, что чуть ли не мы эту работу осуществляем. Я стал вспоминать – кажется, один раз, и то вне повестки дня, на полях заседания зашел разговор об одной современной пьесе, и поднял эту тему представитель СТД, а не, например, Николай Петрович Бурляев… Правда, Валерий Фокин сразу рассказал о вашем звонке ему. Расскажите про цензуру, пожалуйста!
– У меня есть привычка, когда я еду в машине, я читаю мониторинг прессы, и когда я прочитал это сообщение о цензуре, сразу набрал Фокина. Он от этого открестился сразу, сказал, что если что-то и говорил, то совсем не то. Зачастую многое значит интонация, паузы, контекст… В любом случае, совершенно понятно, что министерство не имеет ни организационных, ни финансовых, ни смысловых возможностей заниматься вычиткой каких-то текстов современных молодых или пожилых авторов. Это ответственность руководителя театра. Какой-то глобальный фейк.
– Хотел вас спросить про почетные звания и ордена. На прошедшем в декабре Совете по культуре и искусству при президенте этот вопрос, по-моему, очень важный, поднял Александр Калягин. Владимир Аристархов недавно привел данные, что за 1991–2014 годы званий и наград деятелям искусства раздали больше, чем за 74 года советской власти. Это, конечно, тоже впечатляет, если иметь в виду, что какого-то беспрецедентного расцвета культуры в эти годы не было. Но и цедить их по капле в аптечных дозах тоже, по-моему, неправильно… Уж на звание «Заслуженный работник культуры» точно выдвигают обычно людей, которые в театре, в музее проводят десятки лет…
– Ситуация следующая. Кончено, кому, сколько и за что присуждать звания и ордена – это прерогатива президента. Комментировать эту тему мне не с руки. Факт заключается в том, что в 90-е годы предельно была девальвирована ценность всего – и званий, и наград. Народными артистами в некоторые годы становились до 70 человек! Можете представить?! В советские годы народным артистом СССР мог стать только живой классик, такая была формулировка. Про заслуженных артистов и работников культуры и говорить нечего. Хотя и благодарность министра культуры, и грамота предполагают льготы при уходе на пенсию. Их вообще выдавали без счета. Но я вижу этому одно оправдание: в условиях безденежья это была своего рода материальная поддержка. Все это девальвировало звания и награды. Мы начали с того, что на порядок сократили количество грамот и благодарностей. Ввели новый знак «За заслуги в области российской культуры», красивый серебряный значок, высшая ведомственная награда. За три года вручили около 70, это очень редкая награда, которую вручаем за настоящие заслуги. Руководством страны поддержано наше предложение кардинально сократить количество почетных званий, присуждаемых в течение года, как это было правильно сделано в свое время с Госпремиями, что значительно повысило их авторитет. Теперь народных артистов будет присуждаться существенно меньше, что касается заслуженных артистов и заслуженных работников культуры – никаких формальных численных ограничений у нас нет. Но подходить надо все равно взвешенно и разумно. Главным критерием, мы же понимаем, оценки деятеля культуры остается любовь зрителей, востребованность, а не звание народного или заслуженного. Что касается почетного и замечательного звания "Заслуженный работник культуры", мы бы хотели, чтобы прежнее обидное сокращение забылось, а авторитет этого звания нам удалось поднять. Статус будет выше, если мы будем требовательнее и щепетильнее. Кстати, в прошлом году мы впервые ввели Премию имени Луначарского, нашли внебюджетные средства, это 250 тысяч рублей для нетворческих работников – для региональных библиотекарей, работников театра – осветителей, работников сцены, музейщиков. Плюс каждому большой бюст Луначарского от петербургской Академии художеств.
– Такой не в каждую квартиру войдет…
– Мы выбирали – делать маленького, настольного, или большого. И первые лауреаты сказали, что хотят большого, чтобы поставить при входе в библиотеку или школу искусств.
– Спасибо!
Дарья Гармоненко 
