Красная шапочка кровавого мальчика

Символы власти на центральной витрине. Фото автора

«Борис Годунов. От слуги до государя всея Руси» – выставка в полторы сотни предметов, разложенных между Одностолпной палатой Патриаршего дворца и выставочным залом Успенской звонницы. «Достоверных прижизненных изображений Бориса Годунова не существует, его личные вещи почти не сохранились, комплексы артефактов, связанных с его правлением, хранятся в разных музеях», – говорится во вступительном слове директора Музеев Московского Кремля Елены Гагариной. Так что больше 150 предметов, собранных в музеях, архивах и библиотеках, – не так уж мало для эпохи «первого избранного русского царя» и неоднозначного исторического персонажа. Его, впрочем, здесь хотят показать весьма прогрессивным правителем, а насчет смерти царевича Димитрия напоминают, что однозначных исторических свидетельств ее причины не найдено.

В 1591 году будущее правление Годунова (1598–1605) предварила до сих пор кажущаяся загадочной смерть царевича Димитрия – якобы во время эпилептического припадка восьмилетний мальчик случайно сам себя заколол, а после годуновской кончины Лжедмитрий подослал убить его жену и объявленного государем сына Федора. При царе Борисе, как всегда, вокруг престола шли подковерные игры, в 1601–1603-м страна попала под каток голода, мора и холеры. Зато в плане внешнеполитических дипломатических связей на выставке – подарки из иностранных держав в ассортименте. От иранского трона, дара шаха Аббаса I, щедро декорированного золотом и россыпью драгоценных камней, до аглицкой «Колымаги», самой первой в собрании Оружейной палаты кареты, тут показанной в рисованном изображении, а подаренной Годунову королем Яковом I Стюартом. И то и другое, привезенное в 1604-м, за год до смерти Годунова, царю послужило недолго.

Слова «от слуги до государя» в выставочном заглавии звучат заманчиво, рисуя длинный путь. Путь к власти и был длинным (первые документальные свидетельства о его службе при дворе относятся к 1567 году), но слуга Годунов – вовсе не тот, кого можно было бы вообразить по этому слову. При Иване Грозном он из стряпчего стал дружкой царя на свадьбе с Анной Васильчиковой: и гостей звал, и, выражаясь современным языком, тамадой служил. А при Федоре Иоанновиче у Годунова оказались титулы конюшего боярина и слуги государя – ни много ни мало два высших «звания» сразу. Так что слуга на самом деле был одной из последних ступеней Годунова к государеву трону.

Выставка сделана не столько артистично, поскольку задача тут – факты показать через вещи, хотя сами они, как обычно в Музеях Кремля, показаны в буквальном смысле слова в лучшем свете, – сколько информативно. Есть большая История, здесь изложенная в основательных экспликациях к разделам, и есть маленькая – в предметах с подробными пояснениями. У Пушкина Николка бросает вслед Годунову: «Нельзя молиться за царя Ирода – богородица не велит»; на выставке семья самого Годунова показана очень набожной – многочисленными вкладами в монастыри. Тут – Годунов при Грозном, при Федоре Иоанновиче, при котором фактический правитель и будущий царь Борис учредил патриаршество (патриархом стал его сторонник – московский митрополит Иов) и продолжил освоение Сибири (именно тогда стали строить Тюмень, Сургут и ставший сибирской столицей Тобольск), Годунов-самодержец и его несостоявшаяся династия. О том, что он достиг высшей власти, предсказуемо напоминает шапка Мономаха. О царевиче Димитрии – небольшой раздел с крышкой его раки и еще с несколькими мемориальными предметами, из которых больше всего запоминаются не иконы, не ложечка и не монеты, а небольшая красная шапочка царевича. Наверное, как индивидуальный предмет облачения, хранящий память о человеке. Еще тут имеется любопытный документ: «Следственное дело об убийстве царевича Димитрия».

В каталоге написано: «Сохранившиеся источники не позволяют однозначно установить, как погиб царевич и виновен ли в его смерти Борис Годунов». Одновременно тут говорится, что поскольку Димитрий был канонизирован, он не мог быть самоубийцей – но занявшему трон в 1606-м Василию Шуйскому в борьбе с Лжедмитрием важно было уверить общество, что царевич действительно мертв. А раз он не самоубийца, угробили его «по зависти Бориса Годунова». А в выставочном пояснении к «Следственному делу…» (в собранную сразу после гибели царевича комиссию, кстати, входил тот же Василий Шуйский – и в итоге тогда говорилось о несчастном случае) уже сообщается, что кончина Димитрия «в результате эпилептического припадка подтверждается современными междисциплинарными исследованиями».

Какими – не рассказывается, но Бориса Годунова устроители выставки оправдывают.