Евгений Авраменко
Пытки и казни – не помеха разговорам о любви и самопожертвовании. Фото предоставлено пресс-службой Александринского театра
Имя Карло Гоцци, автора трагикомических сказок для театра, чаще всего ассоциируется с праздничной театральностью, радостью и легкостью игры: во многом, конечно, это слава легендарной вахтанговской «Принцессы Турандот». Спектакль «Ворон» в постановке Николая Рощина, открывший 260-й сезон Александринки и одновременно фестиваль этого театра, порывает с подобным восприятием жестко и принципиально.
Этот «Ворон» взмахнул страшными крылами. С одной стороны, в наличии столь важные для Гоцци фееричность, маски и лацци (вставные шутки – трюки), но все это переведено в жутковатый регистр. Почти на всех актерах и оркестрантах пугающие, будто из скальпированной кожи, маски со змееподобными дредами. Жители королевства Фраттомброзы испытывают маниакальную тягу к пыткам и казням и, кажется, находятся уже за чертой, отделяющей живых от мертвых. Рощин развивает фантазии на тему мира после катастрофы, которыми пронизан его спектакль «Старая женщина высиживает» на Новой сцене Александринки. Актриса Елена Немзер, отважно сыгравшая «женщину», чудовищную матерь мира, здесь предстает Панталоной. Она исполняет застольную песнь с рефреном «здравствуй, гниль, грязь, гной», словно протягивая смысловую нить к тому спектаклю.
С начала своего режиссерского пути Рощин экспериментирует в перенесении на сцену живописи, и в «Вороне» можно увидеть отсветы «Корабля дураков» Босха или «Шабаша ведьм» Гойи. В чем парадокс пьес Гоцци (их называют фьябами)? До абсурда нагроможденные превращениями и проклятиями, они тем не менее заставляют проникнуться всей своей сюжетной нелепицей. Герой «Ворона» принц Дженнаро вынужден совершать опасные поступки, чтобы спасти брата Миллона от проклятия чародея. При всей патетике пьесы в ней говорится о незыблемых ценностях: любви и самопожертвовании. У Рощина же добро и зло, красота и уродство перевернуты, и сложно вспомнить, кто бы еще ставил фьябу, столь безнадежно размывая эти координаты. (Хотя он не первый, кто порвал в отношении Гоцци с жизнерадостной «итальянщиной».) Режиссер, выступивший также сценографом, зло расставляет в пространстве символические знаки: так, распятый скелет и герб Фраттомброзы напоминает о фашистском режиме. Сразу думаешь, сколь легко «вечные ценности» могут принять монструозные очертания: религия может привести к экстремизму, а идея единства нации – к нацизму.
Философия самопожертвования, важная для Гоцци, уходит на дальний план. В пьесе не только брат спасает брата ценой жизни, но и невеста одного из них Армилла, решает заколоть себя, чтобы разрушить злые чары. Большую часть спектакля она сидит, словно живой труп: ждешь, что актриса Полина Теплякова снимет маску и чудесным образом разрубит сюжетный узел. Но Армиллу закалывают (не она себя), превращая трюк с хлещущей кровью в сценку «театра ужасов». Подвергая сомнению душевные порывы персонажей, превращая их в этаких зомби, Рощин заведомо снижает градус зрительского сопереживания. Сценограф начинает преобладать над режиссером, ведь во главу угла ставится зрелищность. То выкатится огромное чудище, то спустятся с колосников и приведутся в движение металлические механизмы-существа. Карл Иванович Росси, предполагавший феерии на александринской сцене, остался бы доволен. Но все же мысль о разложении мира назойливо повторяется от одной сцены к другой.
Актеры самоотверженно ведут свои партии: от корифея Виктора Смирнова, играющего чародея и кудесника сцены Норандо, до молодого Тихона Жизневского, который после множества ролей холеных глуповатых юношей показал в роли Дженнаро свои героические потенции. Но в целом перед артистами стоят довольно функциональные задачи, и одушевить визуальную избыточность спектакля им не удается. Действие, перегруженное спецэффектами, буксует и дышит пока тяжело, неровно, аритмично.
Настращав публику некрореализмом в условной театральной форме, режиссер как-то вдруг завершает спектакль мыслью о победительной силе Театра, декларируя устами персонажа слова Гоцци о том, что «фантастика может воздействовать на душу». Признаться, пока на душу этот «Ворон» не слишком воздействует, но, может, со временем наберет сил и высоко взлетит.
Санкт-Петербург
