Под жарким солнцем любви

«Моя Кармен!» Фото Дамира Юсупова с официального сайта театра

Спустя полтора года после назначения музыкальный руководитель и главный дирижер Большого театра Туган Сохиев дебютировал на исторической сцене в качестве дирижера-постановщика спектакля. Маэстро остановил свой выбор на опере Бизе «Кармен» – одна из самых популярных опер в мире прозвучала крайне непривычно, чего маэстро и добивался. 

В интервью Сохиев не раз подчеркивал, что его задача – освободить Бизе от штампов, от накипи, что нарастала от одной интерпретации к другой, в результате чего лирическая опера превратилась в пафосную, «с придыханием», драму. Сохиев виртуозно проделывает обратный путь: он словно работает в технике мелкого мазка, высвечивая каждую деталь партитуры. 

Его «Кармен» легче, подвижнее, рельефнее, она – неожиданно – изящна, игрива и очень певуча. Кантилена становится едва ли не определяющим элементом всей партитуры: включая и знаменитую хабанеру Кармен, и легендарные куплеты Эскамильо. Очевидно, солистам Большого такой подход не вполне привычен, и если Агунда Кулаева (Кармен) его приняла, то Эльчин Азизов (Эскамильо) не вполне. Как ни странно, в такой интерпретации (или при таком кастинге) две героини, задуманные авторами как контробразы, тембрально оказались очень близки. Кулаева, вообще-то обладательница мощного и глубокого голоса, нашла не столько страстный, сколько нежный тембр, а Анна Нечаева, как раз в силу драматической природы своего голоса, из традиционно «голубой» героини слепила отважную, даже мужественную Макаэлу (впрочем, какая еще заберется ночью в логово контрабандистов?). Тенор Мурат Карахан, единственный приглашенный артист в первом составе, обладатель по-французски звонкого, с трепетом, тембра, во втором действии раскрылся и почувствовал свободу, достойно пройдя со своим героем путь романтических иллюзий и страшных потерь. 

Иногда все же казалось, что в своем желании «смахнуть пыль» с Бизе дирижер сорвал и одежду, и кожу, и мясо – порой слишком бесплотным было звучание оркестра. Впрочем, может быть, слушатель не так быстро готов расстаться с той самой «накипью» выразительных средств, что действительно заставляла сердце биться чаще. 

Борьба маэстро со штампами полностью была дезавуирована тем, что происходит на сцене, – там как раз штампы множились. Разве что не было красного цветка в волосах у Кармен (она бросает Хозе ветку акации), была зато роза на талии (художник по костюмам Валентина Комолова). Декорации Станислава Бенедиктова представляли собирательный образ Севильи – города, где солнце раскаляет песок и камень. Декорации без единого прямого угла, видимо, должны были передать и острую эмоциональную обстановку. 

Кроме профессионально разведенных мизансцен постановка Алексея Бородина ничем, к сожалению, не примечательна. А в финале и сами мизансцены стали вызывать большие вопросы. Так, последний разговор героев, каждый из которых предчувствует трагедию, происходит в таверне, за столом, предусмотрительно накрытым на двоих. Коррида почему-то начинается на закате, а заканчивается на рассвете (чтобы багровый солнечный диск предвещал кровавую развязку?) Противостояние народа и власти, о котором говорит режиссер в интервью, спрятано так глубоко, что не читается совсем: застывшие фигуры солдат и жителей Севильи выглядят не более чем застывшими иллюстрациями, в то время как герои должны излучать ненависть или неприязнь друг к другу.

В худших традициях прошлого века Кармен все время выставляет ножку и упирает руки в боки, разумеется, гордо поднимает подбородок и вызывающе смеется. То, от чего декларативно избавляется дирижер, вопит (как иначе сказать?) на сцене. Увы. Хочется закрыть глаза и только слушать, слушать, слушать. Но для этого, как правило, существуют филармонии…