Без намеков и уроков

Визуально спектакль завораживает. Фото с сайта www.theatreofnations.ru

В премьерном зале «Сказок Пушкина» в Театре Наций – Аркадий Дворкович, Ксения Собчак и Максим Виторган, Сергей Гармаш, Виктор Сухоруков, Виктория Исакова и Юрий Мороз. Два с половиной часа без антракта явно испытывают терпение публики, и, несмотря на небывалую красоту, некоторые зрители покидают партер, не дожидаясь развязки, тем более что скоро становится ясно: знаменитый режиссер Роберт Уилсон не стал переписывать Пушкина своими словами и в целом остался верен первоисточнику. 

О «Сказках Пушкина» Роберта Уилсона начали рассказывать и рассуждать задолго до премьеры. Это понятно: один из столпов сегодняшнего театра – театра вообще, то есть мирового театра – ставит в Москве. Уже событие. Среди прочего сказано и то, что великого американского режиссера в сказках Пушкина увлекла тема смерти, загробной жизни. Никто при этом почему-то ни словом не обмолвился, почему же в таком случае Уилсон не взял в свой сказочный «боекомплект» одну из самых «смертельных» у Пушкина «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях». В его спектакле другие сказки: после «присказки» с Рассказчиком-сказочником (Евгений Миронов) и Котом ученым (Георгий Иобадзе) следует «Сказка о рыбаке и рыбке», за ней – «Сказка о царе Салтане…», дальше – почти неизвестная «Сказка о медведихе», «Сказка о попе и работнике его Балде», «Сказка о золотом петушке» – и венчает все «Эпилог» с ученым Котом и котятами. 

Кстати, первым вступает даже не Рассказчик, а живой оркестр – уилсоновский спектакль имеет все основания претендовать на награды в жанре мюзикла; впрочем, точно так же совершенно справедливо было бы рассматривать его и среди номинантов на наши премии в области актуального искусства – Премию Кандинского и «Инновацию», – если подберется подходящая номинация. Уилсон из тех режиссеров и художников, которые работают в пограничье. Его перформансы имеют все приметы готового спектакля, а спектакли можно уподобить кинетическому арт-объекту, которым можно любоваться часами и «по кругу». В этом смысле упреки в скуке, уже брошенные в адрес «Сказок Пушкина», легко отринуть, поскольку у Уилсона на все свои законы. Сказать, что Уилсон наскучил, – все равно что упрекнуть в скуке какую-нибудь медитативную практику. У Уилсона – не «про это». 

Рассказчик в спектакле, несмотря на клоунский рыжий парик и – в одной из сцен – сигару во рту, похож на Пушкина. Может быть, больше не на того, которого Гоголь называл тем русским человеком, каким он будет через 200 лет, а на того, который у Синявского вбежал в русскую литературу на тонких эротических ножках. Хотя Уилсон не показывает нам ничего эротического даже там, где, казалось бы, Пушкин позволяет. 

В прологе он сидит на ветке, надо полагать, дуба с бутылкой в руке в полном соответствии с описанием, которое дает Пушкину Хлестаков! Чуть позже мироновский Рассказчик становится похожим на конферансье из «Кабаре» Боба Фосса – что же, в сказках рассказчик и есть конферансье. В целом режиссер верен себе, желающие легко могут найти не только отзвуки, но даже откровенные цитаты из прежних его спектаклей. Уилсон умеет сделать красиво, и «Сказки Пушкина» – очень красивый спектакль. 

Давно нашедший удовольствие в любовании красотой статичных сцен, живых картин, «цветных снов о черно-белом», Уилсон не зря из всего многообразия возможностей для работы в Москве выбрал именно сказки, где при всех телодвижениях, дальних дорогах и переменах участи статичность входит в условия игры. Хорошие – хороши, плохие – плохи от начала до конца. 

Уилсон показывает – с самой заставки-занавеса – мир яркий, сверкающий, в котором блестки и злато-серебро не должны затмить ужасов, которые подстерегают сказочных героев за каждым поворотом. У Пушкина все это очень просто описывается: «И царицу в тот же час/ В бочку с сыном посадили,/ Засмолили, покатили/ И пустили в Окиян». Только в сказке можно в этой ситуации выйти, так сказать, сухим из воды.

Что в этом спектакле кажется странным? То, что музыкальное сопровождение Уилсон отдал на откуп дуэту CocoRosie, с которым режиссер уже успел поработать в «Берлинер Ансамбле» и который, как можно прочесть в программке, экспериментирует в области электронной фолк-музыки. В «Сказках Пушкина» в музыке очень слышен джаз, а монолог Шемаханской царицы превращается в подобие спиричуэлса. Сперва это даже кажется интересным, но чем дальше, тем сильнее досада, что сестер из франко-американского дуэта совсем не заинтересовала гармония русской музыки, ведь Пушкин, когда писал свои сказки, явно шел именно в сторону фольклорной мелодики. 

Финальная и начальная – заздравная?! – песня «Любовь, любовь, любовь… Это все, что нужно нам» по словам почти повторяет известный шлягер The Beatles «Все, что нам нужно, – это любовь» (All You Need Is Love). Это как раз забавно. Впрочем, в пластике некоторых героев, к примеру в «Сказке о рыбаке и рыбке», можно при желании усмотреть традиции богородской деревянной игрушки – во всяком случае, для Уилсона точно так же в любой повторяемости движений, перемен картин, смене и возвращении цветных пятен и задников всегда заложен так ценимый им медитативный потенциал.   

Уилсон, можно вообразить, знает, что «Сказки Пушкина» у нас давно уж превратились в подарочные наборы конфет, в десяток расхожих цитат «неизвестного происхождения», и с этими штампами играет, когда, к примеру, заворачивает все зеркало сцены в дорожку из цветных огоньков. Часть известных текстов он выдает в жанре мелодекламации (или даже рэпа), часть превращает в полноценные арии.

Другое дело – в рисунке, который предлагает актерам Уилсон, совершенно неразличимы возможности русских актеров. Уилсон – приверженец совсем другого театра, в котором, наверное, естественно чувствовала бы себя наша Алла Демидова, но возможности Евгения Миронова или Ольги Лапшиной (Бабариха) теряются, сравниваются. 

В соединении разных сказок, конечно, нужна была хоть какая-то драматургия, которой Уилсон пренебрег. Обыкновенная последовательность рождает чувство монотонности, и простой смены красивых, гипнотизирующих своей красотой цветных задников, на два с половиной часа становится мало. Зато вопросов к концу накапливается немало: почему 33 богатыря у Уилсона – это 33 рыцаря в рыцарских доспехах? Вряд ли потому, что Уилсон не стал узнавать, как выглядели русские богатыри. Почему же? Почему, если есть рассказчик, пропускается такая важная у Пушкина в «Сказке о попе…» хитрость с двумя зайцами, или вот почему щелчки в спектакле заменяются на пендели? Почему не уточняется, что странный бородач – это звездочет, а не безымянный басмач, что погибшие молодые люди – родные сыновья Дадона (то есть теряется сюжет о том, как отец над их телами бросается в объятия царицы)? Петушок (Артем Тульчинский), в спектакле необыкновенно красивый, не клюет Дадона, текстовые купюры ведут к существенным смысловым потерям, в частности к потере «намеков» и «уроков», без которых сказок нет, во всяком случае – сказок Пушкина.