Григорий Заславский
В Сургутском музыкально-драматическом театре режиссер Владимир Матийченко поставил спектакль «Чудо в перьях» по комедии Дениса Фонвизина «Недоросль», впрочем, режиссер и с жанром тоже решил поиграть, его спектакль это – "исторический памфлет про перемены и переодевания".
Почти четыре часа, два антракта, публика довольно заметно покидает театр и в первом антракте, и во втором, но та часть, которая остается – четверть, наверное, вряд ли – треть, - они долго аплодируют, не спеша уходить. Кричат «браво». Так, что и не понять толком – успех это или нет. Но не провал, это точно.
Поскольку спектакль стал частью долгоиграющего проекта «Уроки литературы в театре», к программке прилагается вкладыш с вопросами для внимательных зрителей-школьников. Так что еще до начала спектакля знаешь, что среди героев будут и Петр Первый, и Сталин, а Митрофан в какой-то момент выйдет на сцену в пионерском галстуке. Подобными новациями сегодня никого уже не удивишь (то ли уже, то ли всё-таки ещё), пока спектакль не начался, есть время пофантазировать, в ком из героев «Недоросля» режиссер нашел сталинские черты? Простаков? – Для него это было бы слишком, не велика, как говорится, сошка. Кто же тогда?
Оказывается, Стародум, спустя некоторое время после первого его появления и первых произнесенных реплик, именно он принимается за изменение своей внешности. Появляются китель, шинель, сапоги и наконец новое его лицо, как необходимый последний штрих, венчают сталинские усы.
Могу сказать, Стародум, который у Фонвизина верностью старым добрым правилам становится олицетворением самого что ни на есть положительного начала, никогда не вызывал моих симпатий. Не знаю даже, почему. А сургутский спектакль таким вот радикальным решением расставил все по местам. Конечно, Стародум – никакой не добрый дядюшка и не deus ex machine, нет и нет. Стародум (в спектакле его играет Антон Шварц) – злодей, может быть, даже больший, чем господа Простаковы, которые тут так мило воркуют: он то и дело пытается пристроиться к ней со своими вполне понятными и очевидными предложениями, на которые госпожа Простакова (Юлия Уткина) неизменно, и очень обаятельно, отвечает: «Не-не-не-не-не…». Вообще эта история, вся, в этом спектакле оборачивается вечным спором между старой и новой Россией, где Еремеевна, кормилица Митрофановская (Татьяна Балабанова), едва вбегает на сцену, тут же падает на полы и принимается тереть их, что есть силы. А Стародум приходит, чтобы старые привычки все поломать. Кстати, в сегодняшнем нашем общественно-политическом, впрочем, как и бытовом контексте, любые разговоры о том, как раньше-то все было по справедливости, правильно и хорошо, - это все разговоры о том, как хорошо и справедливо решались все вопросы при Сталине.
Главные герои спектакля – местный портной и слуга Тришка и Палаша, которую у Фонвизина, кажется, лишь однажды поминают, да и то между прочим. Они - представители простого народа. Палашка почти все четыре часа безвылазно лежит в постели – она болеет, а Тришку пинает каждый, такова его горькая доля. И Стародум – тоже. Первое, что он делает, являясь в дом Простаковых, - грубо пинает Тришку, сразу же снимая все вопросы о разнице между ним, положительным героем комедии, и всеми прочими, отрицательными. Всему, что происходит на сцене, режиссер находит опору в тексте: вот, например, Тришка – он не разговаривает, а только хрюкает в ответ на все обращенные к нему слова и вопросы. Может ли быть иначе, если Простакова бесконечно тычет ему: «Говори, скот!» Или: «Молчи, скот!» - сперва, наверное, он спорил, боролся, а потом – привык и начал хрюкать…
В этом спектакле, к сожалению, совсем немного смешного. В пьесе смешное, несмотря на прошедшие годы, даже столетия, кое-где осталось, еще не исчерпаны все смешные запасы этой старой комедии, её комедийный потенциал, но режиссер, по-моему, к сожалению, очень часто проходит мимо этих веселых возможностей фонвизинской комедии. Первый раз зал дружно смеется, когда Митрофан жалеет матушку, которая устала, пока била батюшку. Конечно, смешно.
Что касается битья, то этим занятием, кажется, не пренебрегает ни один из героев (исключая, разумеется, Тришку с Палашей): в углу сцены сложены несколько вязанок, из которых, как наилучший аргумент в любом разговоре и споре, герои выхватывают длинную ветку, ломают надвое и со свистом рассекают воздух, проверяя хворостину на хлёсткость. Не поротых тут быть не может, вопрос лишь в том, кто кого выпорет. Розог хватит на всех. Во всяком случае, когда Стародум только начинает свое переодевание, на его спине видны кровавые следы от чьих-то безжалостных розог. Но, поучая племянницу, он между добрых своих наставлений не забывает голосом резко выделить почти солдатские односложные команды: «Подбородок выше!.. Лопатки!» - и тычет в лоб, да так, что та валится на пол. «Ум без благонравия – ничто», - справедливо замечает Стародум, напоминая тем, кто помнит, что самая демократичная и справедливая советская Конституция была принята в 1937 году. Самые хорошие и красивые слова, так сложилось, у нас нередко говорят не самые праведные и хорошие люди, а чаще – как раз самые неправедные и нехорошие. Я давно уж заметил: если заговорили о честности и интеллигентности, надо крепче держать кошелек.
В какой-то момент Стародум спрыгивает в зал и со словами о том, что человек должен быть совершенен, обращается к конкретному зрителю во втором или в третьем ряду. А мне, сидевшему в пятом, стало не по себе, холодок пробежал по спине, вероятно, от мысли о своем несовершенстве. Так что финальные слова комедии, которые, если память и слух мне не изменили, в этом спектакле произнесены не были, относятся ко всем, а не к одной госпоже Простаковой: «Вот злонравия достойные плоды!»
Сургут-Москва
