Про Неизвестного можно говорить, что он – человек-судьба. И судьба проделывала с ним разные штуки. Человек для советского времени с опасной родословной (дед был купцом, отец – белым офицером), Неизвестный прошел войну, был ранен так, что думали, он погиб, «посмертно» хотели наградить за героизм. Война эта часто будет возвращаться в его работах – и в скульптурной серии «Война – это…», и в его работе для Саласпилского мемориального комплекса, и в цикле литографий «Холокост»… Как ветеран войны и как труженик, выполняющий ради скульптур тяжелую физическую работу, Неизвестный будет отвечать, возражать, убеждать Хрущева, обрушившегося в том числе и на него на знаменитой Манежной выставке 1962 года. А потом именно Неизвестный сделает надгробие Хрущева на Новодевичьем кладбище как памятник противоречивой эпохе, где противоположности – белые и черные блоки – поддерживают изображение генсека.
При взляде на скульптуры Эрнста Неизвестного хочется сказать что-то патетичное, имея в виду на самом деле нечто пронзительное. Впрочем, здесь нет противоречия. В них за физической мощью пульсирует внутренняя борьба, мощь лишь подчеркивает трагизм этой борьбы. И в «Великом кентавре», установленном в Женеве около Штаб-квартиры ООН, и в маленькой статуэтке «Орфея», которую вручают на конкурсе ТЭФИ. Силуэты, жесты экспрессивны, через них прорывается ощущение почти мучительного сопротивления экзистенциального толка. «Атомный взрыв», скульптура Неизвестного 1957 года, «разрывает» лица-маски юноши и старика, вырастая между ними «царапающими» воздух растопыренными, как от судороги, пальцами. Другие его скульптуры, напротив, остаются специально недопроявленными из бронзового блока, с таким non-finito.
Что до споров с Хрущевым, Неизвестный вообще из тех, кто за словом в карман не полезет. И дело не только в том, что, когда генсек называл в Манеже художников словом, которое напечатать теперь нельзя, скульптор ответил: «Дайте мне сейчас девушку, и я вам докажу, какой я гомосексуалист», – и до сих пор, когда читаешь интервью с Неизвестным, восхищает энергичность его речи. В СССР, будучи участником «Группы Сретенского бульвара» – объединения неофициальных художников, Неизвестный в то же время мог выполнять вполне официальные монументальные заказы вроде гигантского рельефа для «Артека». И эмигрировав в 1976-м «из-за эстетических разногласий с режимом», он много работ делал для России. От магаданской «Маски скорби», монумента памяти жертв сталинизма, до «Древа жизни» (тему эту он разрабатывал несколько десятков лет) на мосту «Багратион» в Москве. «Пластическое искусство есть отражение неких сущностных проблем духовной жизни человека», – написал Неизвестный к 50-летию Манежной выставки для журнала «Станиславский». Война и вообще борьба, борьба человека за человеческое начало, – в его произведениях это слышно. Хотелось бы, чтобы работы Неизвестного тоже показали среди посвященных 70-летию Победы выставок.
«НГ»
Владимир Скосырев 
Дарья Гармоненко 