Почти как Ларс фон Триер

Открытие Вартбургского кинофестиваля. Фото РИА Новости

«Тангейзер» в Новосибирском театре оперы и балета – тот редкий случай, когда ни один из авторов не перетянул, как это часто бывает, все внимание на себя. Два молодых человека – режиссер Тимофей Кулябин и дирижер Айнарс Рубикис – создали очень умный и очень музыкальный спектакль.

Тимофей Кулябин – режиссер новосибирского театра «Красный факел», лауреат «Золотой маски» сгладил все временные и сюжетные неровности, где реальные герои мигрируют в фантастический мир богов и обратно (оперный реформатор Вагнер, кажется, и сам понимал несовершенство либретто), превратив рыцарскую легенду в психологическую драму. Айнарс Рубикис – главный дирижер театра, очень чуткий музыкант – представил оперу о людях и их зависимостях, то есть, по сути, партитуру, претендующую на высшее духовное знание, прочел как сугубо лирическую.

Подобно тому как Брин Терфель в финале «Валькирии» очеловечивает Вотана, превращая правителя Валгаллы в страдающего отца, вынужденного наказать любимую дочь (концертное исполнение оперы несколько лет назад состоялось на Московском Пасхальном фестивале), Рубикис очеловечивает партитуру «Тангейзера». С самых первых нот, когда строгая мелодия хорала пилигримов пропевается как колыбельная и не противопоставляется следующей за ней теме раскаяния, а плавно в нее переходит. Эти два момента – лирика в интонации и единое дыхание формообразования – выделяют интерпретацию Рубикиса.

Невозможно не отметить при этом и разнообразие тембровых пластов, очень тонкую нюансировку, точный ансамбль с солистами и хором. за этим – детальная и кропотливая репетиционная и репертуарная работа. Кажется, после нескольких лет «безвременья», связанных с переходом Теодора Курентзиса в Пермь, Новосибирский театр в лице Айнарса Рубикиса обрел дирижера, способного насыщать, обогащать, менять российский музыкальный театр.

Немецкий поэт-миннезингер Тангейзер в этой интерпретации – знаменитый кинорежиссер, из тех, что фанатично преданы работе, она – их зависимость, их наркотик. Интраверт, одиночка, отшельник, он запирается в старом ангаре и снимает свою, довольно дерзкую версию о 18 неизвестных годах из жизни Иисуса: Христос провел их в гроте Венеры, где сполна познал, что есть чувственное наслаждение. Так же как Иисус именем Девы Марии вырывается из объятий Венеры, Тангейзер, вспоминая о матери, поддается на уговоры друзей покинуть наконец свою пещеру и принять участие в Вартбургском кинофестивале.

Удивительным образом здесь – при, казалось бы, существенном отступлении от сюжета – сохраняются все вагнеровские мотивы. В центре – трагедия личности, трагедия художника, но – шире – у Кулябина это и трагедия семьи. Елизавета, возлюбленная Тангейзера, та, что отдала жизнь за спасение его души, – в этой версии мама героя, она же – арт-директор кинофестиваля (блестящая актерская и вокальная работа Ирины Чуриловой). Здесь тоже не чувствуется диссонанса, Елизавета у Вагнера не столько любовница, сколько покровительница, спасительница. Она, так долго не терявшая надежды, дождалась возвращения своего блудного сына, простила ему все – даже двойное унижение, когда тот, видя оскорбленную им же, рыдающую мать, вдруг нащупал красивый кадр и начал, как на съемочной площадке, выстраивать план.

Один из близких друзей, Вольфрам – его брат, тоже кинорежиссер, не менее известный и привилегированный, но сохранивший трезвость мышления (думается, с этой партии началась большая карьера Павла Янковского). В третьем действии они вдвоем выхаживают потерявшего рассудок Тангейзера. После скандала на кинофестивале, когда режиссера за слишком вольные высказывания и художественные взгляды объявили персоной нон-грата (вспомним Ларса фон Триера и Каннский фестиваль), он вернулся в свое убежище – съемочный ангар, где медленно сошел с ума и, очевидно, умер. Волоча тяжелый крест, Тангейзер уходит, сквозь проем в декорации, в иной мир. Приз кинофестиваля получает Вольфрам – возможно, за фильм, снятый по последнему «сценарию» Тангейзера: в какой-то момент безумного рассказа о паломничестве к Папе Римскому и вечном проклятии брат в отчаянии начинает фиксировать текст.

Режиссер и дирижер допускают два отступления от партитуры, в разной степени оправданных. Во-первых, вслед за раздвоением роли (актер, играющий Иисуса и режиссер Тангейзер) и партия солиста поделена между двумя исполнителями: сцену в гроте Венеры исполняет тенор Андрис Людвигс из Латвии, а партию режиссера – Стиг Андерсен из Дании. Пожалуй, в условиях этой режиссерской концепции такое разделение оправданно, тем более что партия Тангейзера написана для певцов, скажем так, с крепким здоровьем. Но вот второй момент для музыкального критика неприемлем. Режиссер Тангейзер (по воле режиссера Кулябина и с согласия дирижера Рубикиса) несколько раз (!) останавливает оркестр, что нарушает непреложные законы музыкального времени. Конечно, авторы спектакля косвенно апеллируют к случаям, когда опера шла в Париже, – недовольные зрители, что зачастую являлись в театр к середине спектакля, то есть к развернутой балетной сцене (по законам большой французской оперы в третьем акте), бунтовали, не видя танцовщиц, так что действие несколько раз останавливали. Впрочем, происходящее вслед за первым действием так захватывает воображение, что эти детали вытесняются из памяти. Остается надеяться, что спектакль рано или поздно покажут в Москве, ну а нетерпеливые могут брать билеты в Новосибирск – благо географически это не Европа, только (если говорить о «Тангейзере») – эстетически.