Власть отвратительна, как руки Альмавивы

Керубино движим жаждой открытий. Фото PhotoXPress.ru

Спектакль Владимира Мирзоева «Безумный день, или Женитьба Фигаро», которым Академический театр им. Вахтангова открыл новый сезон, – уже вторая за последнее время премьера в Москве этой комедии Бомарше. Только-только вышел спектакль в Театре им. Пушкина, поразивший даже видавших виды оперным размахом. Точно отталкиваясь от «однофамильцев», в Вахтанговском театре решили поразить скромностью, может быть, не расходов, но сценического оформления: фанеру, из которой состоит подвижная конструкция, даже не стали красить, оставив публике возможность радоваться естественной красоте.

Театральный критик привык происходящему на сцене придавать смысл, собственно говоря, в этом и состоит его работа. И если в спектакле, который называется «Безумный день, или Женитьба Фигаро», режиссер куда больше внимания и места оставляет графу Альмавиве, а вовсе не Фигаро, в этом, разумеется, заложен какой-то важный смысл. Осталось понять – какой.

Внимательное чтение программки способно навести на некоторые догадки: граф Альмавива в спектакле – один-единственный, Максим Суханов, а на роль графского камердинера Фигаро  заявлено тут целых три актера, которые будут играть в очередь. Это дает основание предположить, что относительно Альмавивы у режиссера Владимира Мирзоева сомнений не было, а вот остановиться на одном-единственном Фигаро так и не получилось. Так что дело вовсе не в какой-то исключительной занятости в телевизионно-сериальном процессе Леонида Бичевина, который на премьере – в силу этой самой сегодняшней сериальной известности – получил цветов больше всех других исполнителей. Хотя играл – скромнее многих. Такова телевизионная слава.

Относительно сомнений постановщика – это, естественно, одна лишь догадка, предположение, опирающаяся в том числе и на некоторую неопределенность роли. С Альмавивой в спектакле все ясно, с Фигаро – не ясно ничего. К публике он выходит в стремительном танце, после которого обнажается по пояс, оставаясь в кожаных штанах. В другом спектакле кожаные штаны и обнаженный торс многое бы могли рассказать о герое, здесь – не рассказывают как будто ничего.

«Фигаро здесь, Фигаро – там» – это то, что знают все об этом персонаже комедии Бомарше. Кто-то вспомнит еще, что Пушкин полагал – не сам, а устами одного из героев одной из маленьких трагедий – эту комедию смешной настолько, что ее прочтение способно развеять грустные мысли.

В спектакле Владимира Мирзоева, во всяком случае пока, граф Альмавива в исполнении Максима Суханова и графиня, которую в первый вечер играла Марина Есипенко, существуют отдельно, все другие – отдельно, сами по себе. Очевидцы, которые имели возможность сравнить первые два спектакля, рассказывают, что во второй вечер Есипенко играла уже не графиню, а Марселину и была еще лучше, еще свободнее. Очевидцам можно верить. В роли графини, во всяком случае на премьере, Есипенко было тесновато, ей как будто недоставало воздуха для игры. И только одному Суханову было вольно, только он один дышал полной грудью, играл азартно, с привычным и простительным перебором.

Зная о либеральных взглядах постановщика, можно предположить, что его грела эта мысль – представить власть в образе Альмавивы, развращенного, похотливого, глупого, в конце концов. Чего стоит его подарок Сюзанне – золотистые металлические подвески, которые он прячет под длиннополым камзолом, надев на себя подобно поясу с гульфиком. Зная о протестных настроениях режиссера, не сомневаешься, что шумная барабанная дробь, которой актеры завершают первое действие спектакля, – это тот самый «колокол», который звонит по нам всем. Нет, эти барабаны бьют не просто так! А когда второе действие начинается с ковыряния Альмавивы в освежевываемой им туше косули или оленя, когда у него руки по локоть в крови, то и тут понятно – о ком это и о чем. Нет, тут нет никаких намеков на кого-то конкретного, тут речь о том, как власть в лице Альмавивы равнодушно разбирается с подданными. Нет сомнений, что так же бесстрастно, ведя попутно посторонний разговор, он бы мог разделать и Фигаро, попадись он под нож... Вот это сочетание двух состояний – равнодушия и похотливой страсти, проявляющую себя в череде сразу множества мелких физических действий, Суханов играет бесподобно, доводя публику до хохота. Как всегда, в его игре поражает соединение какой-то особой физической свободы и одновременной рассчитанности всех движений, всех мышечных сокращений и запоминающихся гримас.

Театральный критик существует как будто затем, чтобы портить людям настроение. Зрители сидят, смеются, радуются, и тут появляется он, который сообщает, что радоваться тут нечему: режиссер повторяется, в спектакле – очевидный перекос в сторону одного актера, а самой яркой в итоге становится сцена, которой в пьесе вовсе нет. Чему же радоваться?! Фанерной декорации (художник – Анастасия Бугаева), простота которой вступает в резкое противоречие с особенной щедростью и яркостью существования Суханова и Есипенко, но очень гармонирует с органичной «растушевкой» (пока!) – игры многих остальных занятых в спектакле актеров? Она не радует – зрители, которые знают и любят Мирзоева, успели привыкнуть к каким-то оригинальным, иногда невероятным и даже совершенно неподъемным конструкциям, которые придумывала обычно для Мирзоева Алла Коженкова. В «Фигаро» ей оставили только костюмы, но, глядя на сцену, кажется, и те не все придуманы ею.

Премьерная публика радовалась отсебятине, которую позволял себе Альмавива – Суханов. Ругаясь на жену, например, он обещал ее лишить всего – воды, еды и – в этом списке жизненно необходимого – пармезана. Другие, менее изощренные зрители, к происходящему на сцене относились как к урокам жизни: сидевшая за моей спиной компания – две пары – весь спектакль живо обсуждала события пьесы. «Прикольно!» – женский голос радовался тому, как ловко в спальне графини прятали от графа пажа Керубино. «Нет!» – сухо отвечал на это мужской. «Тебе не нравится?» – с легким оттенком горечи. – «Нет, просто мотаю на ус».