Дарья Курдюкова
Год, как мы привыкли повторять, – срок небольшой в небыстром музейном деле – столько Зельфира ТРЕГУЛОВА, пришедшая из Музеев Кремля, возглавляет РОСИЗО. О том, что уже сделано, о будущих планах – от выставки, посвященной палладианству, до проекта «Победа!» – и о том, чего ей не хватает в новой работе, Зельфира Трегулова рассказала корреспонденту «НГ» Дарье КУРДЮКОВОЙ.
– Зельфира Исмаиловна, недавно в Новом Манеже вы открыли выставку «Взгляни в глаза войны», одну из последних в череде показов на эту тему. В чем ее особенность и в чем смысл того, чтобы было много разных проектов, которые неминуемо в чем-то пересекаются, – например, и в Мультимедиа Арт Музее, и в «Проуне», и в Большом Манеже показывали сатирические лубки, над которыми, в частности, трудились Малевич и Маяковский…
– Да, когда видишь серию плакатов Малевича в пятый раз, это бросается в глаза. Вопрос правомерный. Впервые подобный мне задали в 2008 году, когда было сделано шесть выставок о Полтавской битве. Но все-таки у каждого музея, который располагает серьезным материалом по той или иной теме, есть ощущение, что он может высказаться об этом по-своему. Думаю, главная отличительная черта нашего проекта – стремление использовать разные способы массированного воздействия на зрителя, чтобы создать эмоциональную атмосферу, которая ввергла бы его в страшное ощущение войны – как в строчке Анны Ахматовой «Приближался не календарный, настоящий двадцатый век». Поэтому, чтобы выстроить драматургию и сценографию выставки, мы пригласили Павла Семеновича Лунгина, Евгения Асса, его сына Кирилла, а помогала им Надежда Корбут. Елена Якович сделала 15 коротких документальных фильмов на основе хроник из архивов разных стран, в том числе из архива Гувера. И все это будет сопровождаться аутентичным воспроизведением музыки военных лет, например, куплетами и романсами в исполнении Шаляпина и Плевицкой. Для нас была важна аутентичность. Кроме того, активной компонентой у нас стали произведения изобразительного искусства 1914–1918 годов. Нам удалось получить, например, «На линии фронта» Петрова-Водкина – это самая, пожалуй, трогающая душу картина, написанная за время войны. Мы привезли футуристическую работу Александра Шевченко «1914 год», которая замечательно сочетается с «Санитарным поездом» футуриста Джино Северини. Имперский военный музей в Лондоне предоставил работы Пола Нэша – наверное, не считая Генри Мура, самого знаменитого художника потерянного поколения эпохи Первой мировой. Нам дали «Архангела Михаила» Виктора Васнецова, ведь когда ты показываешь войну как вселенскую катастрофу, не обойтись без аналогий с грандиозными библейскими событиями. Еще у нас есть серия Ольги Розановой и Алексея Крученых «Война».
– Да-да, ее в «Проуне» показывают.
– Ну вот видите, каких-то пересечений не избежать. У выставки несколько разделов – о жизни тыла, о милосердии, – и каждый решен по-своему. Кстати, наверное, не многим известно, что императрица Александра Федоровна и ее сестры были не просто декоративными медсестрами в госпиталях, а сестрами операционными. На одной из фотографий показана ампутация конечностей, и хирургу ассистирует как раз Александра Федоровна и одна из ее дочерей. Мне очень сложно представить, через что должны были эти люди перейти, чтобы так работать.
– Может ли выставка сделать какие-то открытия?
– Там много уникальных документов, в частности то, что в России, боюсь, не видели даже исследователи, – Брестский мирный договор, изображение (понятно, что электронная копия) которого нам предоставили в Берлине. В России оно не публиковалось. И еще Военно-историческое общество, при участии которого проект сделан, собирает биографии участников войны. Люди, которые принесут документы, связанные с их родственниками, увидят их в базе данных. Кстати, для раздела о фронте и ставке архитекторы предложили очень неординарное решение: на полу лежат листы железа, и его звучание при шагах создает физическое ощущение железной силы войны.
– Коррозия металла и покореженные жизни. Помню, год назад мы с вами говорили, что дизайн или архитектура пространства для выставок сегодня очень важны.
– На Западе используется слово «сценография», и это, мне кажется, правильно.
– Да, для меня идеальная выставка – такой застывший спектакль, не в смысле оксюморона, просто зритель сам ее проживает.
– Мы хотели именно такую выставку сделать.
– Как вы думаете, может, имело бы смысл нашим премиям, касающимся поддержки современного искусства, например «Инновации», учредить номинацию за выставочную сценографию? Это был бы спрос, если не рождающий, то поддерживающий предложение.
– Вы абсолютно правы, потому что эта профессия у нас начинает по-настоящему формироваться только в последние годы. Раньше таких архитекторов и дизайнеров можно было пересчитать по пальцам одной руки, даже не двух. Я бы вполне поддержала вашу мысль, но «Инновация» все-таки – это современное искусство, а мне кажется, самые интересные с точки зрения сценографии выставки сделаны на музейном материале. Хотя были прекрасный Лисицкий и Кабаков в Мультимедиа Арт Музее, но это опять-таки музейный показ и материал.
– А мне сейчас очень интересно смотреть выставки Московского музея современного искусства. Если еще несколько лет назад они часто делали просто ретроспективы, то постепенно они больше стали играть с материалом – как в ежегодных аранжировках их коллекции или как в «Игре в цирк», которую делали театральные художники.
– Такие переживания – как раз то, что заставляет приходить на выставки. Никакая виртуальная история их не заменит. Это интересный сюжет, и если получится делать следующий «Интермузей», я бы хотела сделать эту тему одной из важных. Поскольку «как» не менее важно, чем «что».
– А ваше здание РОСИЗО на Люблинской улице, не было ли разговора о предоставлении площадки ближе к центру? Туда довольно трудно добираться.
– Я это понимаю. Пока у нас других вариантов нет, но если мы будем достаточно активно делать выставки, опираясь на свое собрание, то, возможно, со временем сможем договориться с какой-нибудь более центральной площадкой – некоторые предложения по сотрудничеству уже есть. Потому что мне, конечно, жалко, что немногие посмотрят выставку «Красный день календаря».
– Планами на будущий сезон можете поделиться?
– Я только сначала скажу о том, что мы уже сделали за год. Во-первых, выставку Виктора Попкова в Академии художеств, и, по-моему, она показала, что на такое искусство можно посмотреть по-иному, чем смотрели десятилетия назад. Потом мы возили ее в Ка Фоскари в Венеции и в лондонский Сомерсет-хаус. И когда на ограде висели две афиши одинакового формата, и на одной – Институт Курто с блондинкой из «Бара в Фоли-Бержер» Эдуарда Мане, а рядом – «Строители Братска» Попкова, – это дорогого стоит. Журнал Vanity Fair назвал попковскую выставку в числе пяти событий в Лондоне, которые нельзя пропустить. Потом был «Интермузей», и я впервые в жизни делала такой масштабный фестиваль. Мы получили цифры посещаемости – за неделю там прошло 14 тысяч человек, это одна из лучших цифр в Манеже за год.
Сейчас мы готовим выставки в рамках перекрестных годов культуры – в конце года в лондонском Музее космонавтики открываем экспозицию «Рождение космической эры» – начиная с философии Николая Федорова через идеи Циолковского и до сегодняшнего дня. Делаем несколько проектов в рамках Года туризма России–Италии, и в сентябре мы открываем выставку «Андреа Палладио и Россия. От барокко до модернизма» в Музее Коррер на площади Сан-Марко, с которой виден остров Сан-Джорджо Маджоре с церковью Палладио. Курирует ее Аркадий Ипполитов, и мы хотим показать, что Палладио – это не просто неопалладианство XVIII века, а вечный герой для русских архитекторов, и что увлечение его идеями привело к рождению дворянской русской усадьбы, которая почему-то часто считается сугубо российским изобретением, а на самом деле в основе – либо Вилла Ротонда, либо другие вариации на тему Палладио. Мы сделали мультимедийный проект, показывающий, как, например, из Виллы Ротонда рождается Святая София Чарльза Камерона в Царском Селе или как из Лоджии дель Капитанио появляется Дом Жолтовского на Моховой. И важно, что в это же время в Венеции еще будет идти архитектурная биеннале.
– Что цепляется за основной проект Архитектурной биеннале, который мало того что сам сделан энциклопедией архитектурных форм, так там еще, естественно, не обошлось без упоминания Палладио.
– Конечно – его «Четырех книг об архитектуре». У нас будет несколько главных героев, в том числе Жолтовский, у которого всю жизнь в квартире висел купленный в Италии в 1912-м портрет Палладио, потому что увлечение им сопровождало советского архитектора всю жизнь. В ноябре в Женеве мы открываем выставку «Русская Швейцария» к 200-летию установления дипотношений и в рамках Года Россия–Швейцария. Проект о том, чем была Швейцария для русских начиная с XVIII века и Карамзина, как потом она была горнилом революции, поскольку принимала всех инакомыслящих, а в 1920–30-е стала прибежищем таких интеллектуалов, как Рахманинов и Набоков. А в Музей иконы во Франкфурте в рамках Года русского языка и литературы в Германии мы везем «Шедевры русского Севера», иконы и рукописи из Кирилло-Белозерского монастыря, из Архангельска, Череповца и Ферапонтово с XIV по XVI век. Что касается московских выставок, главной в 2015-м будет «Победа!» в Историческом музее. Это не будет пунктуальное воссоздание канвы событий, а то, как война и победа отражались в искусстве. Таких крупных выставок не было с 1980-х годов. Кроме того, мы работаем над проектом, посвященным 100-летию выставки «0,10», на которой Малевич повесил в «красном углу» «Черный квадрат». Этот проект в швейцарском Фонде Бейелера соберет из 14 региональных российских музеев вещи, которые выставлялись в 1915-м. А к лету в рамках Года России в Монако мы привезем для Форума Гримальди большое количество работ художников русского авангарда. Еще я только что вернулась из Пекина, и они очень заинтересованы в сотрудничестве, их интересует и Вторая мировая война, и искусство соцреализма – так что будем работать.
– Как политическая ситуация, санкции и, в частности, отмена Года Россия–Польша повлияли на ваши планы?
– Ну, не в такой степени, как можно было предполагать. Как ни странно, с Польшей у нас не было запланировано проектов, вернее, они шли помимо РОСИЗО. Пока отменился только один проект. Причем не столько из-за санкций, сколько из-за того, что в Италии не выделана часть средств на совместные проекты по Году туризма России–Италии. А в силу санкций обращения к спонсорам, которые обычно поддерживают такие проекты, были осложнены. Пока так, но понятно, что в ближайшее время за рубежом будет сложно найти средства на выставки, связанные с Россией.
– Год в новой должности – вы же пришли из Музеев Кремля, где много работали с вещами, а сейчас, насколько я понимаю, это удается делать меньше – этот год принес какие-то разочарования?
– Но я стараюсь оказаться как можно ближе к самим вещам! В моей карьере это год был самым трудным. Когда я пришла в РОСИЗО, в выставочном отделе было два человека. Но мне очень приятно, что к нам пришло много молодых образованных людей. Понятно, и об этом я очень сожалею, у меня не хватает времени их как следует учить, как надо делать выставки. Я всегда любила работать с молодежью, потому что опыт, который у меня есть, можно передать только на практике и из рук в руки.
