Антиреволюционный лубок

Вчерашний пьяница – сегодняшний тиран. Фото с официального сайта театра

Несмотря на то, что театральный сезон только начался, Гоголь-центр сыграл уже две премьеры – «Девять» и «Сталкер», МХТ на прошлой неделе открылся официальной премьерой «Трамвая «Желание», а среди режиссеров чемпионом на старте сезона стал Глеб Черепанов. В театре Et Cetera – это «Птицы» Аристофана в его постановке, а Театр Олега Табакова начал сезон премьерой «Йеппе-с-горы» по пьесе малоизвестного у нас классика датско-норвежской драматургии XVIII века Людвига Хольберга.

Несмотря на то, что имя классика датской и норвежской литературы Людвига Хольберга в России известно узкому кругу специалистов, а его пьесу «Йеппе-с-горы» последний раз ставили почти 200 лет назад, сюжет этой комедии сразу хочется назвать знакомым. У Шекспира, который жил на сто лет раньше Хольберга, в «Укрощении строптивой» есть пролог в том же духе: пьяный крестьянин засыпает, а окружающие решают разыграть его, «превратив» после пробуждения в господина. Похожие мотивы можно вычитать и у Кальдерона в пьесе «Жизнь есть сон». В заботливо составленной к премьере программке-буклете театр как можно подробнее рассказывает и о самом Хольберге, и о том, например, как высоко его ставил Максим Горький, сравнивая с нашим Фонвизиным, который, кстати, Хольберга переводил. И все-таки Хольберг – судя и по тому адаптированному переводу, который для Театра Табакова сделал Егор Перегудов, и по старому переводу Гозенлуда – ближе к площадному театру, к тому – как считается – немецкому анекдоту, из которого и выросла эта сатирическая комедия. Другое дело, площадной театр не знает прорисовки характеров, тем более в уличной сатире нет места трагическим поворотам и многочисленным реалистическим деталям, а у Хольберга все это есть. Йеппе-с-горы, конечно, горький пьяница и подкаблучник, а едва осознает себя субъектом власти, мгновенно превращается в тирана и супостата, и все-таки драматург оставляет немало пространства для сочувствия, а шутливый, простодушный сюжет – и даже не раз – едва не оборачивается трагедией. И Йеппе-с-горы в эти минуты должно быть по-настоящему жалко.

Опять же из буклета публика узнает, что в последний раз эту пьесу собирались ставить в начале ХХ века, но и тогда что-то не вышло. Время неумолимо, и для спектакля в «Табакерке» был сделан новый перевод, вернее, перевод и его адаптация – Егор Перегудов, чтобы сделать героя понятнее, языку старинной пьесы подыскивает по своему разумению понятия и жаргонные словечки и выражения из нашей речи. «С тех пор мое протестное движение сошло на нет», – признается герой в том, что не спорит со своей злой супругой, которая чуть что – сразу набрасывается на него с ремнем. Едва выйдя из кабака, он обнаруживает внутри себя неразрешимое противоречие: «Какая-то гражданская война во всем теле: душа и ноги тянут в кабак, а спина – в город. А ну пошли все в город, сволочи! Не идут – в трактир хотят, алкашня мерзкая». Свое равнодушие он также определяет понятными нам словами: «Все по барабану».

Театр добавляет к этому и свою долю более или менее современного юмора. К примеру, кабатчик Якоб встречает гостей табличкой: «Якоб Шумахер в долг не наливает». Впрочем, нельзя сказать, что единственной заботой театра стало дальнейшее приближение сюжета к сегодняшней публике, вряд ли это вообще было среди главных забот постановщика.

Пьеса, несмотря на свою классическую пятиактную форму, не длинная, впрямь площадная, такую легко вообразить разыгранной на рыночной площади. Монологи то супруги героя Ниле (Роза Хайруллина), то самого Йеппе-с-горы (Сергей Беляев) перемежаются диалогами. Массовых сцен немного, да и в них собирается не больше четырех, и совсем уже редкость – пять человек. О чем эта история? О том, как простой человек, едва почуяв власть, превращается в чудовище, готовый всех вокруг повесить: «Каждого собственноручно вздерну, даже деревьев не пожалею. Когда речь о деньгах, я не человек, я – зверь». Как говорит о том барон (Виталий Егоров): «Зато мы все увидели, что быдло всегда останется быдлом, даже и в шелковой пижаме». Что не отменяет нашего сочувствия к этому «быдлу», когда ему самому грозит неправедный суд.

Театр разбавляет этот сюжет целой серией пантомим в фойе, то есть почти буквально – на площади, перед тем, как пригласить публику в зал. Одна сценка сменяет другую, вторую – третья, четвертая... В фойе «Табакерки» тесно, ситуацию не спасают два монитора, расставленные по краям коридора. Но и в зале театр не торопится приступить к рассказу истории. На сцене – поворотный круг (художник – Ольга Рябушинская), он крутится, представляя по очереди каждого из героев. Слева – художник, рисующий на песке (Ингвар Тимор), работа которого проецируется то на задник, то на аванзанавес. На балконе – живой оркестрик, составленный из старинных инструментов (лютня, виола да гамба, блок-флейты…).

Театр не скрывает, что Глеб Черепанов фактически спас ситуацию, согласившись поставить спектакль, который должна была делать Стрем Рейбо Сигрид. Но та по необъявленным причинам весной вдруг отказалась от работы и уехала домой, в Норвегию. А для Черепанова этот спектакль в минувшем сезоне стал уже пятым в Москве. А пять спектаклей за год поставить просто физически невозможно – наверное, и этому, среди других уроков мастерства и ремесла, должны были научить его в театральном училище. Но учитель Валерий Фокин эту важную тайну, судя по всему, от студентов скрыл. В итоге режиссура, то есть работа с актерами, с пьесой заменяется иными развлечениями. Живой музыкой, игрой с песком, пантомимами. А уж актеры играют, кто как умеет. Беляев – как он умеет. Хорошо. Узнаваемо хорошо. Егоров – как может он. В знакомой манере. Хайруллина – радуя своей, такой знакомой, манерой. Но в театре сказать «не лучше не хуже», значит признать, что – хуже. Хуже, чем позволяла пьеса. Хуже, чем могли бы актеры. Хуже, чем мог бы поставить Глеб Черепанов, если бы время имел.