Испытание "медными трубами" пройдено

Фотограф (c) Franck Juery

На следующей неделе в Москве откроется фестиваль «Опера Априори». Публике обещаны самые интересные события из мира современной оперы: сольные концерты знаменитостей – Йонаса Кауфмана, Стефани Д'Устрак, Суми Чо, мировая премьера оперы Алексея Курбатова «Черный монах», концертное исполнение оперы Белы Бартока «Замок герцога Синяя Борода» с венгерскими солистами в главных партиях. Откроется фестиваль сольным концертом сопрано Юлии ЛЕЖНЕВОЙ (с оркестром Musica Viva): наша соотечественница в свои 24 года сделала стремительную карьеру на Западе. Накануне визита на родину «вторая Чечилии Бартоли» ответила на вопросы корреспондента «НГ» Марины ГАЙКОВИЧ. 

– Юлия, представьте, пожалуйста, программу вашего выступления.

– Программа называется «От барокко до Моцарта». В первом отделении будут представлены арии и увертюры Генделя и Вивальди, а во втором прозвучит симфония Гайдна и мотет Exsultate, jubilate, написанный 16-летним Моцартом в Милане. Идея программы – показать определенный период из истории музыки, примерно с 1720 по 1770 год. Тогда произошла смена эпох: барокко постепенно сменилось галантным стилем и рококо, «подступал» венский классицизм. Расцветало исполнительское искусство. Величайшие кастраты – Фаринелли, Кафарелли, Рауззини (для него Моцарт написал мотет, который мы исполним). Генделевские примадонны: Куццони, Бордони (арии Генделя в нашей программе были написаны для нее). Появились вокальные школы, педагоги и, конечно, появлялись роскошные сочинения для певцов. Конечно, каждый композитор того периода заслуживает отдельного концерта, но в данном случае наша идея в каком-то смысле ознакомительная. Я исполняла подобные программы в городах Европы – в основном с ансамблем Il Giardino Armonico под управлением Джованни Антонини, и я счастлива выступить теперь в родной Москве, в Большом зале консерватории. 

– Многие молодые музыканты, в особенности инструменталисты, которые делают карьеру на Западе, «зажаты» агентствами в репертуарные рамки. Скажем, пианистам дают понять, что в ближайшие несколько лет им предстоит играть только Чайковского и Рахманинова. А насколько вы свободны в выборе репертуара?

– Да, я много слышала о таком давлении со стороны агентств и других организаций. Я никогда не имела контрактов с западными импресарио, поэтому мне трудно судить. У меня довольно много предложений, поэтому я ощущаю себя свободной в выборе репертуара и дорожу этим. Я очень благодарна звукозаписывающей компании Decca за то, что они очень внимательно отнеслись к моим идеям, моему репертуару, и я надеюсь, наши отношения будут и дальше хорошо развиваться. 

– Как изменяются ваши репертуарные предпочтения, есть ли мысли (или предложения от агентов, театров) отойти от барокко?

– Сейчас я больше всего сосредоточена на барочной музыке. Конечно, я исполняю и другие сочинения –  песенные циклы Шумана или Шуберта, сочинения Россини, Беллини. А недавно на фестивале «Декабрьские вечера» был концерт, посвященный полностью французской музыке, где мы с моим пианистом Михаилом Антоненко исполнили циклы Берлиоза и Дебюсси. В прошлом году я дебютировала с партией Розины в опере «Севильский цирюльник» в Париже и планирую чаще участвовать в исполнении опер Россини и Моцарта. Скоро мне предстоит участвовать в мировой премьере оперы композитора эпохи рококо Иоганна Адольфа Хассе. Однако я очень надеюсь продолжить исполнять как можно больше музыки Баха, Вивальди, Генделя – я постоянно испытываю в этом необходимость, жажду возвращения к этой музыке. 

– Вы довольно стремительно сделали карьеру, особенно для певицы. Удалось ли вам пройти испытание «медными трубами», не вскружил ли голову успех в довольно юном возрасте?

– Я стараюсь относиться как можно спокойнее к каким-то удачам или неудачам, пытаюсь многое анализировать. Конечно, первая победа не может просто так пройти. Поднимается настроение, дух до предела, ты начинаешь верить больше в себя, но, мне кажется, это как раз замечательно. У меня обычно вслед за каким-то маленьким успехом следовало что-то спокойное – продолжение обучения, каникулы, то есть не было какого-то сумасшедшего последовательного успеха, который бы вскружил голову. Мне очень дороги моменты, когда можно спокойно подумать, почитать, провести время с родителями и друзьями, просто отдохнуть, посмотреть мультфильмы или кино. 

– Какой самый смелый, рискованный проект был в вашей творческой (или, может быть, личной) жизни?

– Сложный вопрос. Наверное, это согласие на участие в концертном исполнении оперы «Тамерлан» Генделя на Зальцбургском фестивале. Во-первых, мне сообщили, что будет невероятный состав: Пласидо Доминго, Беджун Мета, Франко Фаджоли. Я очень обрадовалась, нашла ноты, стала смотреть партию – и с каждой страницей стала все больше сомневаться. Дело в том, что партия Астерии, дочери плененного Баязета (которого и пел Доминго), – оказалась невероятно высокой и совсем не типичной для Генделя. Я увидела шесть арий – почти все очень медленные и ни одной по-настоящему колоратурной, «показательной» арии. Музыка практически вся очень грустная, томная, трогательная, но невероятно скромная. Примерно полгода я не могла решиться. Это огромная ответственность: если где-то и можно петь что-то не очень выигрышное, то только не в Зальцбурге. Здесь нужно исполнять только то, в чем ты на 100%  уверен. Я понимала, что с участием Доминго ажиотаж вокруг концертов будет помножен в сотни раз. В итоге Марк Минковски уговорил меня. За месяц у нас было что-то вроде «обпевочного» концерта с этим же произведением в Версале. И там подтвердились некоторые мои опасения, но я поняла, что все-таки могу очень многое показать – сильные чувства, драму, ведь сюжет, несмотря на название оперы («Тамерлан»), полностью лежит вокруг Астерии и Баязета. 

В Зальцбурге случилась настоящая беда. За три дня до премьеры я простыла. Это был сущий кошмар, но мне невероятно помогли мой пианист Миша и сотрудники моего любимого отеля. Приносили горячий чай с медом, лимоном, я спала три ночи со свежими кусочками чеснока в ушах. Настал вечер премьеры, и я помню, что была как будто во сне. Помню, когда Доминго вышел в первой арии, публика оглушила зал аплодисментами. Я поняла, что будет очень домашняя атмосфера, и меня это очень успокоило. Потом помню, что на моей первой арии Марк Минковски и его оркестр заиграли так нежно и тонко, как я и мечтала. Стояла полная тишина, а после арии вдруг раздались овации, и я раскрепостилась. Неожиданно оба выступления стали чуть ли не самыми успешными в моей карьере, была замечательная критика. Мы очень подружились с Доминго. Он оказался простейшим человеком, добрым, отзывчивым, вел себя скорее как школьник, все время смеялся. Он был в уникальной вокальной форме – помню, как он сам сказал немного шутя: «Я бы давно ушел из оперы, если бы не мог петь, и с радостью. Но что я могу сделать, если звучит и даже неплохо».   

– Занятие старинной музыкой, как правило, предполагает исследовательскую работу – в библиотеках, архивах и т.д. У вас был такой опыт?

– Для моего первого альбома для Decca мы с Джованни Антонини довольно долго думали о репертуаре. Мы остановились на идее показать развитие сольного мотета XVIII века (от Вивальди до Моцарта). Но долго не могли найти сочинение, которое могло бы быть мостиком между барочными мотетами и классическими. В конце концов мы узнали о мотетах итальянского композитора Николы Порпора. Отчаянно ведя поиск, мы обнаружили два его мотета (из 70 сочинений сохранилось только пять-шесть) в Лондонской библиотеке, и фирма Decca смогла помочь достать эти ноты. Когда я увидела первый же мотет, была просто шокирована – трели в каждом такте, измельченные до предела украшения, мелизмы, при этом труднейшие фразы на легато на огромном дыхании и невероятно красивая мелодика. Я влюбилась в эту музыку буквально с первого увиденного такта. Диск с записью четырех мотетов Вивальди, Генделя, Порпора и Моцарта  мы назвали Alleluia. Я буду счастлива продолжать такие поиски, это невероятно увлекательно.