Коммунальный быт, homo soveticus, картины с обрывками фраз вроде «Чей это ковшик?», ни на что не отвечающим «Не знаю» – ну и, конечно, с вещдоком, ковшиком, в центре. Знаменитые альбомы с «В шкафу сидящим Примаковым», где в-шкафу-сидящий было уже не местом действия, а образом жизни. 1960–1970-е – время мастерских, когда зарабатывали иллюстрациями и одновременно жили в другом каком-то мире другого искусства, которое обсуждали, например, в группе «Сретенский бульвар», объединившей не только Кабакова, Виктора Пивоварова, Эрика Булатова и Эрнста Неизвестного.
Илья Кабаков давно живет в Нью-Йорке, работает в тандеме с Эмилией Кабаковой, получил не одну престижную премию. Но даже если обо всем этом сказать вскользь, есть другое, из-за чего его выставки идут по разряду must see.
После него слова «тотальная инсталляция» применяют почти ко всему – и к работам авторов, от московского романтического концептуализма отстоящих ой как далеко. Это успех. Без всякой иронии. Хотя ирония – плоть от плоти работ Кабакова. А тотальная инсталляция уже переросла первоначальное значение, и сейчас в этом жанре устраивают даже выставки. Мультимедиа Арт Музей сам в нее превратился, чествуя юбиляра показом «Утопия и реальность? Эль Лисицкий, Илья и Эмилия Кабаковы». Конструктивист-Лисицкий и концептуалист-Кабаков объединены по модному принципу сюжетов-противопоставлений: космос – голоса в пустоте, чистота форм – мусор, победа над бытом – быт победил, памятник лидеру – памятник тирану и т.д. По пути утопия и реальность, казалось бы, четко разграниченные между художником зари нового строя и застоя этого самого уже постаревшего строя, переплетаются, а иногда, кажется, и меняются местами.
Так вот, ближе к финалу есть одна из хрестоматийных вещей Кабакова 1985 года. «Человек, улетевший в космос из своей квартиры» – «предбанник» как прелюдия с записанными словами «очевидцев» и комната, где зажатый меж оклеенных советскими плакатами стен скудный бытовой инвентарь и подвешенные к потолку пружины, как катапульта, выпустившие героя в другое измерение… Удивительно, что есть здесь и перекликающийся с этим образом рисунок Лисицкого 1920-х годов: только там человек лишь собирался вот-вот «упрыгать» – и это была карикатура.
О своих инсталляциях Кабаков писал, что это «мгновенное, полное, концентрированное ощущение своей жизни как непреодолимой тягостности и одновременно с этим – переживание толчка, выхода за пределы этой тягостности; странная раздвоенность, нахождение себя «здесь и там» одновременно, чувства какого-то зависания, плавания над этой жизнью и ситуацией, в которой ты оказался». Так что все это не про контекст и строй – вернее, не столько про них, сколько про что-то внутри нас. «НГ»