Дарья Курдюкова
Будни китайского художника-диссидента. Работа Ай Вэйвэя в Венеции. Фото автора
Во время открытия прошлой Венецианской биеннале Ай Вэйвэй находился под арестом в тюрьме, куда его упекли китайские власти, не стерпев критики. Для нынешнего смотра он сделал инсталляцию-отчет, в барочной церкви Сант-Антонин недалеко от Сан-Марко закольцевав 81 день несвободной жизни в шесть металлических боксов. Ящики высотой по плечо походят на привычные в соборах гигантские саркофаги, но вместе с тем с противоречивой иронией напоминают и кукольные дома со скрупулезно выделанной обстановкой и фигурками действующих лиц. В этих камерах есть неоткрывающиеся двери и крохотные оконца сбоку да сверху, сквозь которые теперь мы отслеживаем распорядок дня художника-диссидента, круглые сутки находившегося под надзором охраны.
Изготовив site-specific work, Ай Вэйвэй балансирует на грани мирского и сакрального. По нынешним временам довольно рискованно заявляться с политическим искусством в церковь – впрочем, католики (которые, к слову, впервые делегировали на биеннале павильон Ватикана) выставку продержат до середины сентября. Вынесенный в название акроним S.A.C.R.E.D. переплетает трапезу с тайной Вечерей (Supper), обвинителей разного толка (Accusers), искупление с простым очищением и уборкой (Cleansing), ритуалы с зацикленными тюремным режимом действиями (Ritual), все это с энтропией (Entropy) и подводит черту сомнениям (Doubt). Ай Вэйвэй, конечно, напоминает об ореоле мученика, но нужно это, чтобы к «мученику» прибавить «свободы», «совести» или во что там кто верит… Потому как боксы-камеры становятся саркофагами свободы, а с другой стороны, вызывают ассоциации с исповедальнями, и зритель вновь становится свидетелем личной истории, облетевшей мир.
Отматывая хронологический клубок обратно, нужно переправиться на Джудекку за предысторией заточения. Другая часть Disposition зовется Stright. Уложенные затихшей волной плотно-плотно, как сплавляемый по реке лес, ржавые железные прутья – «вещдоки», арматура из школ, погубленных сычуаньским землетрясением 2008-го, которое унесло тысячи, в том числе и детских, жизней. Ненасытный до гласности Ай Вэйвэй обрушился тогда на халатность властей, публиковал в блоге данные о трагедии. Впоследствии его избивали, сажали под домашний арест, стерли в прах мастерскую и в конце концов навесили на него экономические грехи. Словом, Stright – не только «прямой», но и составная часть выражения «призывать к порядку», только эти послушно, по струнке лежащие фрагменты железных остовов, – как кладбище немых свидетелей.
Если в параллельной программе Ай Вэйвэй выступил с более личным и полемичным посланием, то для национальных павильонов пригоднее универсальные коды, через которые художник взаимно переводит жизнь на язык искусства и обратно. Германия с Францией обменялись жилплощадью (говорят, идеи такие витали давно, но формальным поводом стало 50-летие Елисейского договора), иллюстрируя и заявленную основным биеннальным проектом тему «Энциклопедического дворца», где границы перестают иметь значение. Рассуждать о проблемах политической, национальной, культурной истории Германия позвала нескольких художников. Переходным звеном между их залами стала айвэйвэевская «паутина» из 886 трехногих деревянных табуреток, ставших приметами быта до Культурной революции, которая значительно урезала их производство. Врастая друг в друга, они, как ризома, распространяются во все стороны света. В этом потоке индивидуальность, отдельная жизнь, растворяются, как человек в мегаполисе, средь горизонтов хаотически ширящегося мира. Но в то же время, может, припомнится тут и треножник, что колеблем то толпой, то временем…
Два года назад Венеция была «татуирована» плакатами «Свободу Ай Вэйвэю!» (и, кстати, «Свободу «Войне»!»), по городу носили сумки со слоганами в поддержку опального китайского художника. Судя по S.A.C.R.E.D., для него эта свобода сродни вере.
Вспомнилось все это в преддверии грядущей 5-й Московской биеннале, от которой, несмотря на ее пока не очень высокий статус, все же ждешь хоть эскиза картины мира. И рефлексии о его болевых точках – тоже. В Москве Ай Вэйвэя видели дважды, и хотя доставленное на 4-ю Московскую биеннале видео с хитросплетениями пекинских автострад или посвященную проведенным в Нью-Йорке годам фотовыставку 2012-го в Мультимедиа Арт Музее в число самых ярких работ художника не запишешь, главное было – выразить солидарность. Речь не о том, чтобы срочно добывать и везти именно его произведения, к тому же вряд ли стоит ожидать особой фестивальной остроты в стране, регулярно мелькающей в новостных сводках судебными процессами над кураторами и художниками. Другой вопрос – насколько вообще в России возможно и нужно протестное творчество и насколько оно художественно состоятельно? Критический запал Ай Вэйвэя на новую ступень переводится обобщением, метафоричностью работ. Добавочная стоимость, какой порой недостает нашему протестному искусству.
Венеция–Москва
Дарья Гармоненко 