Марина Гайкович
Аплодисменты после премьеры. Каталин и Юрий Любимовы. Фото Константина Ремчукова
Нет, критики отнюдь не снобы – на манипуляции с партитурой, к сожалению, спровоцировал автор. Два десятка лет работы, постоянные упреки и уговоры друзей, готовых стоять над душой, ловить каждый исписанный лист и прикреплять его к натянутой прямо в комнате бельевой веревке (химик Бородин придумал состав для сохранения карандашной записи), издатель Беляев даже заплатил аванс… Но опера осталась незаконченной: Римский-Корсаков и Глазунов сразу же после смерти автора (он скоропостижно скончался прямо во время карнавала у себя дома, и врачи после вскрытия недоумевали, как Бородин вообще жил с таким изношенным сердцем) собрали все наброски и завершили «Князя Игоря». Наверное, самая большая трудность, с которой они столкнулись, заключалась в рыхлой драматургии. Именно поэтому постановщики позволяют перестановки, иногда кардинальные.
В прошлом году в Екатеринбурге по настоятельному предложению дирижера Александра Лазарева осуществили версию, когда-то одобренную Борисом Покровским (тот, в свою очередь, нашел ее в первоначальном плане, предложенном Владимиром Стасовым Бородину): опера заканчивается свадьбой Владимира Игоревича и Кончаковны под половецкие пляски: у Бородина женитьбы не было, а танцевальный дивертисмент шел во втором акте.
Юрий Любимов и вслед за ним Павел Карманов, осуществивший музыкальную редакцию партитуры, предлагают не столько оперу, сколько некий дайджест: все действительно пространные места, многое объясняющие в поступках и мотивациях героев и заметно обогащающие их образы (взять хотя бы князя Галицкого), вычеркнуты. Пролог сокращен до хора «Слава» и сцены затмения, по сольному номеру получили властная Кончаковна, то и дело хлестко взмахивающая нагайкой, и Владимир; их же полный истомы любовный дуэт сократился до росчерка кларнета, на фоне которого герои наспех поцеловались да убежали за сцену. Князю Игорю сохранили его знаменитую арию, а хан Кончак появился, только чтоб устроить пленнику роскошное зрелище. Половецкие пляски идут в хореографии Касьяна Голейзовского образца 1933 года (автор возобновления Юрий Григорович), на этом настоял режиссер, и слава богу.
Исполнитель партии Кончака Валерий Гильманов сказал, что Любимов ставил ему задачу: Кончак должен вести себя так, чтобы любыми средствами добиться свадьбы. Только вот, вычеркнув арию, этой возможности исполнителя напрочь лишил. Ибо в следующий раз грозный хан появляется после антракта с жестокой песней завоевателя, опьяненного победой. То же и Владимир Маторин о своем герое: «Князь Галицкий не просто пьяница и гуляка, он дальновидный политик». Да только в его характеристике, которая в редакции Любимова сводится к пьянству и воровству девок, он скорее антиполитик; благодаря такой «дальновидности» и бытовали в то время междоусобицы.
Князю Игорю вернули его вторую арию, что как раз часто остается за скобками постановок: держа меч как святыню, он мысленно обращается к русским князьям с просьбой объединиться и, наконец, выдворить врага. Видимо, вот та точка, что развернула на 180 градусов заявленную в прологе концепцию. Хор «Слава» в прологе не поют – воют, жены виснут на мужьях, зная, предчувствуя, что те обречены на смерть в предстоящем походе. Решимости Игоря идти в поход в этот момент не сочувствуешь – напротив, его непоколебимость, в то время когда народ бросается к нему с мольбой отложить бой, вызывает скорее осуждение. Тем более что поход прекращается через пару минут – наступление половцев с земли и с неба (по канатам, как в боевиках, спустились люди в черном) молниеносно, прямо под занавес пролога. Но Любимов решает закончить спектакль тем же хором «Слава», но в новом, торжественном звучании, с колокольным звоном, и Игорь, еле добравшийся до разоренного Путивля, получает благословение на новый бой. Только мысль об объединении или даже единении, актуальная, надо сказать, и сегодня, может объяснить такой финал.
Сценография Зиновия Марголина аскетична и символична: круг, полумесяц, крест, каменные истуканы, телеги, деревянные балки княжеских покоев. Атмосферу рисуют световые нюансы (художник по свету Дамир Исмагилов): теплое манящее золото половецкого стана, напряженный алеющий рассвет перед побегом Игоря, серая дымка реки, где в отчаянии поет свой плач Ярославна, гигантские тени захватчиков, надвигающиеся на войско Игоря…
Впечатления от исполнения крайне неоднозначные. Театр, где с блеском прошли две итальянские оперы, можно сказать, провалился на хрестоматийной русской классике. В первом составе буквально не за кого зацепиться, голоса средние, владение ими порой ниже среднего… Эльчин Азизов, исполняющий заглавную партию, пока что во всяком случае, не владеет смысловой интонацией (это, кстати, и недоработка дирижера): с одинаковым отношением поет и про гибель полков, и про позорный плен, и про голубку-жену, и про врага, и про родину… У Елены Поповской подходящий для русской княгини ясный тембр, недаром она уже в нескольких постановках спела эту партию; певица без труда берет и удерживает высокие ноты, но все-таки довольно плотное вибрато мешает чистоте восприятия. У Валерия Гильманова, кажется, проблемы с голосом, Владимир Маторин «выезжает» на артистичности, правда, иногда модулирует в клоунаду. Более ровно выступили Светлана Шилова (Кончаковна) и Роман Шулаков (Владимир Игоревич).
Василий Синайский сказал, что к музыке Бородина относится доброжелательно – так же и исполняет доброжелательно: стройно, но вяло, без искорки, без упоительной лирики; а хоровые сцены вообще развалились.
Продолжение темы
Дарья Гармоненко 
