Марина Гайкович
Последнее пристанище. Фото Даниила Кочеткова предоставлено пресс-службой театра «Новая опера»
Собственно, сценическая судьба оперы с самого начала была непростой, ее считали неисполняемой, театры, один за другим, строчили отказы. Взялась-таки Венская опера, да после семидесяти с лишним репетиций тенор потерял голос и, говорят, сошел с ума. В общем, только Мюнхен, по настойчивой просьбе короля Баварии Людвига II, покровителя Вагнера, довел спектакль до триумфальной премьеры. Спустя шесть недель исполнитель партии Тристана 29-летний Людвиг Шнорр фон Карольсфельд внезапно скончался.
Лишь в XX веке «Тристан и Изольда» нашла своих эталонных исполнителей. И каждая новая постановка считается героической – настольно сложна эта опера для всех участников исполнительского процесса. Три акта по часу с лишним, партии, требующие от исполнителей не только «горла», но и выносливости физической и психологической, марафонский забег для оркестрантов и дирижера. Один «тристанов аккорд» дал повод для целой монографии про кризис романтической гармонии, понятие Liebestod пытаются объяснить философы и музыковеды: кажется, только вагнеровский гений способен был вложить в романтическую историю о любви мифологическую силу, а слушателя заманить в бездонную пропасть музыки, или даже Музыки, в которую он, отрешась от бегущей строки, окунается, растворяясь в том самом звездном небе, что сочинил художник Джордж Суглидес.
Декорации, кстати, были созданы по эскизам знаменитого сценографа Альфреда Роллера к спектаклю, который шел в Венской опере в начале ХХ века, с Густавом Малером за пультом. Главный дирижер «Новой оперы» Ян Латам-Кёниг рассказывает, что имел разговор с дамой, ежедневно посещающей Венскую оперу (соответственно видевшей все последние версии «Тристана и Изольды»), по ее словам, интерпретация с декорациями Роллера была самой лучшей. Суглидес берет за основу идею противопоставления мира дня, то есть бытового (с кораблем, замком, березками в имении Тристана), и ночи, символа этой великой любви. Любовный дуэт идет на фоне глубокого звездного неба, в финале герои растворяются в сизой дымке своей бесконечной любви. Этот финал, пожалуй, единственное отступление от партитуры, которое позволила себе режиссер из Гемании Никола Рааб: по Вагнеру бездыханная Изольда падает на тело Тристана, в версии «Новой оперы» она находит избранника в «их» мире. В остальном же режиссер работала согласно собственной идее не утяжелять, а максимально облегчить сценическое действие и сделать историю как можно более прозрачной. Что, в общем, и реализовала. Двигателем этой истории стала Изольда: ее с поднятым над головой мечом высветил луч на увертюре, и этот символ пронизывает постановку в ключевых местах. Изольда в исполнении певицы из Германии Клаудии Итен нервозна, решительна, даже мужественна. Тристан немецкого тенора Майкла Бабы угрюм, сумрачен и как будто не артистичен – по крайней мере так кажется в первых актах, но опровергается картиной томительного ожидания в третьем акте, прерываемой смертью. Очевидно, ключевым моментом в трактовке этого образа стало понимание Тристана как человека ночи – его отец погиб на закате, мать на рассвете, при родах, так что смерть словно срослась с героем уже в момент рождения. В то время как витальная Изольда (как представляют нам ее в первом акте) скорее представитель дня. Вот только провалы тенора в первых двух актах, к сожалению, раскрытием образа не объяснишь: теплый, лирический тембр его голоса был напрочь поглощен стенобитным форте Итен (стоит добавить, что на меццо форте у певицы обнаруживается как раз очень приятный тембр) и бушующей стихией в оркестре.
Дирижер Ян Латам-Кёниг в очередной раз после постановки «Лоэнгрина» здесь же, в «Новой опере» доказывает, что есть в Москве оркестры, которым подчиняются партитуры Вагнера. В своей интерпретации он отталкивается от идей Шопенгауэра, сквозь призму которых воспринимает «Тристана и Изольду» «в экстатичном, но негативном свете» – видимо, отсюда и отсутствие примирения в финале с традиционным переходом в сферу неземного, а скорее – скорбь из-за невозможности идеальной любви.
Дарья Гармоненко 