Галина Коваленко
Самый сильный тот, который самый одинокий. Сергей Курышев–Стокман – на авансцене.
Фото с официального сайта МДТ-Театра Европы
Лев Додин на сцене своего театра поставил острый политический спектакль, сократив едва ли не наполовину пьесу Ибсена «Враг народа». Ибсен всегда был русским автором. В последнее время режиссеров привлекают ибсеновские женщины – Нора, Гедда Габлер, фру Альвинг, что понятно: феминизм – проблема наших дней.
Станиславский в 1901 году поставил политический спектакль, имевший отклики не только в театральной критике, но и в жизни. Вспоминая петербургские гастроли, он писал, что «атмосфера в зале была такова, что можно было ежеминутно ждать прекращения спектакля и арестов». Теперь времена иные. Если говорить о публике, то давно в наших театрах не было такой напряженной, столь много говорящей тишины. Зал реагировал на текст, написанный в 1882 году, так, как будто он возникал по ходу спектакля. Благородный, без пафоса перевод Анны и Петра Ганзен сделал свое дело, но вряд ли он смог так звучать, если бы актеры не произносили текст от себя, как будто он рождался в момент его произнесения. В эпоху романтизма, за полвека до появления пьесы Ибсена Альфред де Мюссе назвал свой роман, написанный от первого лица, «Исповедь сына века». Эта слегка устаревшая триада слов обнажает нерв спектакля Додина, ставшего его личным высказыванием «о времени и о себе», максимально понятого и прочувствованного актерами. Может ли политический спектакль, вскрывающий подноготную общественной психологии, быть исповедальным?
История доктора Стокмана звучит на диво современно. Не требуется заменять на современно и привычно звучащее «нарушение экологии» его объяснение о том, что водолечебница кишит микробами, попадающими из канализации, потому что допущена ошибка при прокладке труб, чтобы проблема прозвучала. Внутренние борения героя (Сергей Курышев) поданы крупным планом. Из пьесы изъяты подробности его частной жизни. Роли жены и дочери сведены к минимуму. Важна история его борьбы. Это подчеркнуто сценографией Александра Боровского, выстроившего огромное помещение, означающее в первом акте столовую в доме Стокмана, во втором – жуткие остатки былого уюта после погрома.
Действие сосредоточено на авансцене, отделенной от жилища Стокмана белым, состоящим из нескольких секций, занавесом. Так гражданская жизнь отделена от частной, семейной, хотя из первой сцены, являющейся своеобразным прологом, понятно, что отношения в семье идеальные, да и с первыми лицами курортного городка – тоже вполне дружественные. Стокмана ценят как ученого, врача и патриота родного города. «Сплоченное большинство» пока состоит из индивидуумов, считающих себя прогрессивно мыслящими и единомышленниками Стокмана в его стремлении очистить целебную воду. Спектакль отличается ансамблем, однако уже в первой сцене заявлена монодрама Стокмана. Размышляя о театре и театральности, Евреинов настаивал на том, чтобы сопереживающий зритель становился действующим лицом, объявляя это главной задачей монодрамы. Так существует герой Сергея Курышева, поддержанный аплодисментами зала не за громко и темпераментно выброшенную правду, но за тот процесс мысли, который он демонстрирует на протяжении всего спектакля. Станиславский нашел для своего Стокмана множество выразительных деталей человека не от мира сего. Герой Курышева – тоже не от мира сего. Но это не доминирующая черта образа. Главное в нем – вызревание мысли, неспешный ее ход и высказывание: он не нуждается ни в излишней жестикуляции, ни в патетических выкриках. Это исследователь, мыслитель. Его горькое заключение о том, что «самый сильный человек тот, кто абсолютно одинок», говорит о нем не как о ницшеанском сверхчеловеке, но как об ученом, всегда работающем в одиночестве во имя научной истины. И финал убеждает в этом.
«Сплоченное большинство», его авангард представляет редактор газеты со значащим названием «Народный вестник» Ховстуд (Игорь Черневич). Он представитель местной немногочисленной интеллигенции, либеральный болтун, жаждущий признания. Владелец типографии Аслаксен (Александр Завьялов), гордящийся своей честностью, с виду добродушный и надежный, но его маленькие хитрые, внимательно следящие за собеседником глазки говорят, что он также принадлежит «сплоченному большинству», как и прожженный делец, владелец кожевенного завода Хиль, приемный отец жены Стокмана (Сергей Козырев). Он – самый дальновидный и практичный из этих троих «отцов города». Выразителем идеи выступает мэр городка, брат доктора Петер Стокман (Сергей Власов).
Все решают деньги. Братья оказываются на разных полюсах: брат мой – враг мой. Но доктор одинок в борьбе за истину, брат – идеолог «сплоченного большинства», которое не может не победить. Однако Додин переводит драму социальную и политическую в драму чистых идей: Стокман–Курышев (Додин тоже?) обращается к людям не с проповедью, не с воззванием. Его обращение есть сам его поступок, понятый и принятый залом, наполненным скорее скептиками, чем романтиками, но в этот миг забывшими о своем скепсисе.
Спектакль внешне аскетичен, но выразителен в отдельных деталях. «Сплоченное большинство» в черных сюртуках и котелках, делающих их безликими. Петер Стокман не снимает черного пальто, котелка и черных кожаных перчаток. Его указующий перст в черной перчатке, его самый сильный аргумент – зловещ и одновременно беспомощен. Стокман и его семья в мягких вязаных одеждах, выделяющих их среди других даже этим.
Точны работы Елены Калининой (жена Стокмана) и Екатерины Тарасовой (его дочь). Им отведено немного слов, они безмолвно присутствуют в нескольких сценах. Актрисы внутренне проживают каждое мгновение, за которым читается их жизнь: жены, создающей не только семейный уют, но являющейся опорой семьи, и дочери, начинающей достойно свою жизнь. Стокман не один, если размышлять с позиций реалистических. Но драма Ибсена, выведенная Додиным на экзистенциальный уровень, решена как драма выбора, который сегодня приходится совершать слишком часто. Суровый реалист Додин, автор спектаклей «Братья и сестры», «Бесы», «Чевенгур», «Жизнь и судьба» выразил умонастроения нашего времени с такой же романтической открытостью, с какой поставил диагноз своей эпохе сын позапрошлого века Мюссе.
Санкт-Петербург
