Не нос майора Ковалева и не пивная кружка

Эскизы Мухиной в полутемных залах ММоМа.
Фото ИТАР-ТАСС

Одна за другой открылись выставки, где режиссер Резо Габриадзе оказался исключительно художником, а скульптор Вера Мухина – театральным мастером. В ГМИИ имени Пушкина показывают живопись, графику, скульптуру Габриадзе, включая эскиз памятника Чижику-Пыжику. А в Московском музее современного искусства – «Театр Веры Мухиной. Неизвестные страницы творчества скульптора», по крупицам собранные из разных коллекций театральные эскизы и даже эскизы одежды для массового производства. Герои обоих показов предстали в амплуа не совсем обычном – хотя тут нет ни памятника «Носу майора Ковалева», что установлен Габриадзе в Петербурге, ни граненого стакана, якобы изобретенного Мухиной, – впрочем, говорят, что это была пивная кружка.

Непохожих друг на друга, их можно, и так даже лучше, смотреть за раз, пройдя с Волхонки на Петровку. Крохотный 31-й зал Пушкинского превратили в подобие лабиринта. И приглушили свет. Сделалось похоже на небольшой, тепло натопленный, тесный дом. Мастерству Габриадзе такое пространство, кажется, и нужно – интимное, чтоб рассматривать вещи, общаясь тет-а-тет, и вместе с тем складывающееся в целый мир, не вселенную, а мирок. Он ведь демиург – и тбилисский Театр марионеток создал, и часовую башню в грузинской столице водрузил – чуть накренившаяся не хуже Пизанской, «сшитая» из «лоскутов»-колонок, черепичной крыши, изразцов, прибившейся паче всех правил где-то снизу сооружения капители… Ее сюда никак не доставишь – впрочем, ее миниатюрный макет и фотография в оправе черепичных тбилисских крыш и брусчатки улиц примостились в Греческом дворике у входа в зал. А там – именно дом, мастерская с маршрутом, проложенным, как по закоулкам воображения, где не показывают всем известного режиссера (разве что куклы – вопиюще рукотворные – вспоминают спектакли «Сталинград» или «Осень нашей весны»). Ходишь по коридорам, заворачиваешь в закутки комнат – мимо проплывают фантастические путешествия Пушкина, Поэт, переживший смерть на много лет, и портретная галерея великих с грустной Ахмадулиной и насупившимся, пожалуй что даже ворчуном Толстым. Габриадзе невероятно чуток к деталям – именно поэтому здесь не нужно их искать, он – мастер обобщения, несколькими яркими линиями схватывающий главные черты.

Микрокосм Габриадзе – негромкие слова о приятии мира. С доброй усмешкой он называет картину «ЗАГС – могила любви» и помещает рядом два небольших листа, где так похожие друг на друга домишки зовутся то комиссариатом, то тубдиспансером. За стеклом – шеренга керамических панелей (да каких панелей – маленьких кусочков), с которых глядят стахановка и Пушкин, на которых бисерно стелется «Византийский снег».

А марионетки – они ожили, когда на вернисаже за рояль сел Святослав Рихтер, и рядом стояла миниатюрная Ирина Антонова. Зал рядами поднимался, чтобы рассмотреть кукол-лицедеев.

Что общего у выставки Габриадзе и необычного театрального выхода монументалистки Мухиной? В данном случае – «Кин-дза-дза!». Данелия и Габриадзе писали его сценарий, а художник-кинетист Вячеслав Колейчук был среди создателей реквизита неувядающего фильма, потрудившись, к примеру, над транклюкатором и гравицапой. Теперь он оформил выставку о театре.

Мухина здесь – не только монументалист, то есть и монументалист тоже, но иного рода: театр ведь – искусство более хрупкое. Для таировского Камерного театра в 1916–1917 годах она делала эскизы к «Розе и Кресту» Блока, к «Ужину шуток» Сэма Бенелли, к навеянному индийским эпосом балету «Наль и Дамаянти». Но кроме «Электры», поставленной уже в 1944-м в Вахтанговском театре, ничто не попало на театральные подмостки. Поэтому Вячеслав Колейчук и его дочь Анна Колейчук решили возвратить Мухиной сцену тонкой сценографией экспозиции. Луч света выхватывает из темного царства комнат, как актеров со сцены, графические эскизы костюмов. В 1910-х Мухина подходила к ним практически как к скульптуре, выявляя динамику мощных фигур – цветовыми плоскостями костюмов это движение подчеркивая (такая динамика будет потом в советской вариации Ники Самофракийской – в «Рабочем и колхознице»). А Колейчуки со сноровкой кинетистов все это переводят в пространственное измерение. Отталкиваясь от мухинского рисунка с борьбой красного и черного человека, диагональю прорезают зал прозрачными экранами, на которые проецируется борьба двух цветных антагонистов. В «Электре» (на выставке есть фото- и видеоматериалы, не только эскизы) у Мухиной уже другое – та же мощь, крупный жест, но тут она работает с монументализмом статики, фигуры напоминают кариатид. Сценографы и этот мотив подхватывают, членя пространство колоннами – но именно, так сказать, кинетическими, сделанными из тонких веревочек-нитей, которые под лампами начинают светиться, окончательно превращаясь в четкую, но бесплотную конструкцию. Театр Мухиной, так и оставшийся преимущественно бумажной утопией, обрел наконец плоть.

Режиссеры – в изобразительном искусстве, художники – в театральном

Сергей Параджанов. Дом, в котором я живу. «Новый Манеж», до 11 ноября HHHHH

Резо Габриадзе. Живопись, графика, скульптура. ГМИИ им. Пушкина, до18 ноября HHHHH

Театр Веры Мухиной. Неизвестные страницы творчества скульптора. ММоМа, до 2 декабря HHHHH