Высоцкий стал Пушкиным

Май 1981. Полет.
Фото предоставлено организаторами выставки

«Дом, в котором я живу» – оммаж Параджанову-художнику. Название Марина Лошак придумала для него, Параджанова, и для своего стартового проекта на посту арт-директора МВО «Манеж». А выставку сделала с Завеном Саркисяном, директором Музея Параджанова в Ереване. Параджанов «Новому Манежу» помог больше, чем тот ему.

Кажется, что Параджанов все время спешил. А еще у него был жуткий (так вспоминают некоторые знавшие его) характер, он признавал себя гением. Выставку тоже готовили в спешке, но ей это оказалось вовсе не к лицу. Параджанов, как сказал бы Хёйзинга, был Homo Ludens – оттого, видно, и встречал вернисажную публику охранник, облаченный визирем. В нем самоиронии не ощущалось, а в параджановском манекене в соседнем зале в удмуртском красно-белом облачении, с клеткой на голове и сидящей на ней птицей (ну, разумеется, она свободна!) – да. Хотя это был 1985 год – восемь лет после заключения и пять лет до смерти.

Семьдесят экспонатов расселили по трем залам, но лучше было уплотнить – так им сделалось пусто. Фильмы – его и о нем, эскизы, тюремные рисунки ручкой в раме из засушенных цветков, куклы – от «Параджанова в Раю», бородатого толстяка с нимбом, до «Оды Гагарину» с парящим пупсом с крохотной барочной рамкой вместо скафандра. Через коллажи и ассамбляжи (гедонизм фарфоровых осколков, фольги и всякого хлама), через изображение Мэрилин Монро режиссер тянул мост от авангарда к китчу, к поп-арту.

Разыгрывавший сцену собственных похорон (на выставке эта фотография встречается даже дважды), Параджанов был мистификатором. В этом жовиальном человеке непредсказуемо сочетались (само)ирония и поэтичность. Вот коллажи: Мэрилин Монро в рюшах, кокетничающая Мона Лиза, чья невозмутимая фигура с помощью ножниц распадается и конструируется заново. Между ними нет противоречия, собственно, у Параджанова они вполне могли стать современницами – внутренне свободный человек легко преодолевает дистанции. Он ведь еще до всякого Сергея Безрукова взялся за Пушкина и Высоцкого, «на смерть Высоцкого откликнувшись снова коллажем: его лицо, как в уличной фотографии, выглядывает из портрета «нашего всего».

Параджанов любил красоту. Разную. В небольшой книжке его сценариев есть «Саят-Нова» – в первых строках читаешь, как он описывает-«расставляет» «На белом холсте – лиловые гранаты… Рядом чеканный кинжал. Гранаты истекают кровью. Краснеет белый холст… Свищет ветер… Осыпается роза». А вот другая книжка, в ней Светлана Щербатюк вспоминает, как он водил ее в Пушкинский музей. Она, молодая жена (на улице мороз), ослушалась мужа, придя на встречу не в туфлях, а в теплых сапогах, которыми родители снабдили ее на вырост. Брезгливый окрик Параджанова гласил, что с импрессионистами это несовместимо.

Но феерии по-параджановски в «Новом Манеже» не случилось. Может, не хватило времени – выставку готовили всего месяца полтора. Собственно, показать Параджанова Марина Лошак хотела некоторое время назад в своей галерее «Проун». Тогда не получилось, а теперь вот для «дебюта» в новой должности к этой идее вернулись, растянув ее на большое пространство. К слову, «Трилогия» АЕS+F, которой откроется «Манеж», тоже находящийся в ведении Лошак, составными своими частями уже известна. Теперь, правда, что-то чуть поменяли, дополнили – и впервые предъявят tutti.

В огромном стерильном пространстве белых стен страдают от «кислородного отравления» камерные, насыщенные-напичканные, как набитый под завязку саквояжик, параджановские выдумки. Кино, тот же «Саят-Нова» – череда картин, в то время как коллажи сам он называл спрессованными фильмами. Здесь его работы – экспонаты. А были героями (даже со своей мимикой) его жизни. И на фоне пустой стены их почти парализует, а им нужно движение, пресловутая атмосфера, чтобы внешний мир, быт, из которого они, как из гоголевской шинели, вышли, проникал в них обратно. Ну разве же можно ослика, скрученного из посеревших кухонных ершиков и схваченного прищепками-ушами, поставить в белый угол?! Или все эти замечательные своей искрометностью коллажи (как будто только что сделанные, даром что помещенные в «серьезные» деревянные рамы)… Это же не гербарий – сами сказали, дом. А здесь жить не хочется, и повешенные на стенку два одиноких стула (за дизайн выставки, как и в «Проуне», отвечает Георгий Франгулян) не помогут. А ведь пришел на выставку снимавший Параджанова Юрий Рост, Рустам Хамдамов приходил – может, и их стоило пригласить сделать что-то всем вместе?..

Ереванский музей Параджанова был задуман в 1988-м, открылся через год после смерти режиссера. Столько раз попадавший в объектив тбилисский дом на улице Котэ Месхи, где он родился и где жил после выхода из тюрьмы (стараниями Лили Брик его освободили на год раньше – она в виде экстравагантной тряпичной куклы еще, правда, 1976 года в зале есть), в начале 1990-х был продан. Новый владелец убрал лестницу и застроил балкон. Сегодня там живут другие люди.

Завен Саркисян о том, как появился Музей Параджанова в Ереване

Мы дружили с 1978 года. Я мог и раньше с ним познакомиться, мои друзья у него снимали «Саят-Нову», но в те годы я был поп-музыкантом, и руки как-то не доходили, а потом его арестовали. Мы следили за его судьбой, несколько раз проходил слух, что он умер в тюрьме. А когда в 1978-м он освободился, я, будучи фотографом, просто пришел к нему в Ереване. Потом я стал директором Музея народного искусства, а он это искусство ценил. Он очень интересно оформил у нас экспозицию одной женщины, занимавшейся кружевом. Полюбил этот дом и как-то сказал мне: «Слушай, я хочу, чтобы все, что я сделал, было в Армении». Пока мы вместе оформляли экспозиции, он, видимо, ко мне присматривался, а у него был очень зоркий глаз. Один раз я посоветовал ему чего-то не делать, он не послушался, работы разбились, и он сказал – все, работы – твои. В январе 1988-го мы в нашем музее в Ереване сделали большую его выставку. Я тогда обратился к первому секретарю партии Демирчяну через жену, которую пригласил на открытие. Буквально за день он решил вопрос: построить дом-музей и выделить 40 тыс. рублей на покупку у него части экспонатов. Но как Сергей говорил, «моя жизнь – «Травиата», когда Альфред приходит, Виолетта умирает». Музей был почти готов, но открытия, к сожалению, он не увидел.

Режиссеры – в изобразительное искусство, художники – в театр.

Выставки осени

Сергей Параджанов. «Дом, в котором я живу». «Новый Манеж», до 11 ноября

Резо Габриадзе. «Живопись, графика, скульптура». ГМИИ им. Пушкина, с 16 октября

«Театр Веры Мухиной: Неизвестные страницы творчества скульптора». Московский музей современного искусства, с 24 октября