Марина Гайкович
Для Дон Жуана все кончится хорошо, для остальных – не очень...
Фото РИА Новости
Сегодня в Большом театре завершатся гастроли миланского театра Ла Скала: и хотя главный дирижер театра Даниэль Баренбойм место за пультом уступил своему коллеге Карл-Хайнцу Штеффенсу (сам же отправился в Санкт-Петербург укреплять связи с Михайловским театром), «НГ» рекомендует провести традиционно нетеатральный вечер понедельника в Большом. А в ближайшие дни недели стоит обратить внимание на программу Большого фестиваля Российского национального оркестра.
Тесное сотрудничество Большого и Ла Скала началось в прошлом году: Даниэль Баренбойм и артисты театра исполнили «Реквием» Верди, затем в Москву приехала балетная труппа, вот наконец пожаловала оперная со свежей премьерой – «Дон Жуану» еще и года нет, им открывали прошлый сезон.
Спектакль режиссера Роберта Карсена – для Ла Скала и о Ла Скала. Зрители видят актеров в театре, театр в театре и себя в театре тоже видят. Художник Майкл Ливайн задействует лицо театра (в первую очередь самый яркий атрибут – занавес) и его изнанку – рабочие сцены в нужные моменты переворачивают декорации, выносят кронштейны с костюмами и т.д. На первых тактах увертюры – тех самых, что принято называть аккордами командора, – из зала вскакивает на сцену человек, срывает занавес, и зрителям открывается зеркало, в котором отражаются роскошный, великолепный зал Большого и, разумеется, они сами. Человек в костюме устало снимает бабочку, расстегивает верхнюю пуговицу и движется в глубь сцены – зеркало перед ним отступает. Дальше – в соответствии с либретто Лоренцо да Понте Дон Жуан начинает свою игру, манипулируя, как марионетками, слугами, любовницами и случайными знакомыми. Не все пошло по-написанному, поэтому тех, кто плохо выучил роль, негодяй, дав знак рабочим сцены, смеясь, отправил в преисподнюю. Впрочем, назвать Дон Жуана в исполнении Петера Маттеи негодяем можно с большой натяжкой – слишком сильно его обаяние: на это актерское качество певца скорее всего и ставил режиссер. Когда тот вдруг возникает на сцене (перед этим все же побывав в гостях у Командора – так что зрители с ним уже попрощались), по залу летит вздох одобрения. Остальные исполнители были баритону под стать, ансамбли практически безупречны, а частые расхождения с оркестром в первый вечер легко прощаются. Донну Анну пела прошлогодняя дебютантка Зальцбургского фестиваля Мария Бентгссон, вторую женскую партию исполняла эталонная Донна Эльвира Доротея Рёшман, третью (Церлину) – восходящая оперная звезда Анна Прохазка, чей голос, впрочем, впечатлил вживую не так сильно, как того сулили западные критики. На партию Командора Баренбойм пригласил баса из Украины Александра Цымбалюка, чья карьера развивается весьма успешно. Думается, петь Командора в этом спектакле особенное удовольствие – в финале он поет не из-за кулис, как часто бывает, а стоит под светом прожектора в царской ложе. Моцарт в исполнении Даниэля Баренбойма (как всегда, дирижирует наизусть) и оркестра Ла Скала необыкновенный: легкий, воздушный, где нужно – игривый, или лиричный, или трагедийный и даже пафосный. На поклонах – знаменитая традиция Баренбойма: все музыканты выходят на сцену вместе с дирижером, они – не меньше, чем солисты, заслуживают эти аплодисменты.
Овацией закончился и концерт-открытие Большого фестиваля Российского национального оркестра. В этот вечер дирижировал Владимир Юровский, который выбрал для исполнения две военные симфонии. Шестую симфония английского композитора Ральфа Воан-Уильямса и Седьмую Шостаковича. В финале было ощущение, что вторую мы тоже не знаем, настолько трагедийным было исполнение Ленинградской. Как Юровский раскопал в партитуре, где превалирует мажор, такие краски, – неизвестно: никаких тут воспоминаний и родных просторов (программные подзаголовки частей, автором снятые), одно лишь преодоление – начиная с репризы первой части и вплоть до последних тактов, где от фанфарного аккорда никуда не денешься, но и он дается с таким трудом, словно все мужество и волю собрали в кулак. Симфония Воана-Уильямса, где, конечно, присутствуют условно и темы захватчиков (в первой части), и ярости (в скерцо), и скорбный набат (во второй), заканчивается страшным тихим реквиемом, от которого, как и 60 с лишним лет назад на премьере (по свидетельствам очевидцев), становилось жутко.
