Вим Вендерс: "Вся моя жизнь – road movie"

Вендерс – с фотоаппаратом.
Фото Reuters

Один из фокусов IX Фотобиеннале – «Фотографии кино», и сюда как нельзя лучше вписывается киноклассик Вим Вендерс, впервые показавший себя москвичам в амплуа фотографа. Вообще-то все ждали его приезда, говорят, на его мастер-класс записались толпы людей, но не сложилось – на открытие своей выставки он не приехал. Поэтому побеседовать с ним можно было только по электронной почте – и никакого кино, предупредили нас. Его серия «Картины с поверхности Земли» открылась в 1980-х и продолжается до сих пор – в Москву привезли 19 огромных снимков. О том, что, чтобы понять пейзаж, желательно в нем утонуть, о том, что у каждого места, как у человека, есть свой характер – и все-таки совсем немного о кино Вим ВЕНДЕРС рассказал корреспонденту «НГ» Дарье КУРДЮКОВОЙ.

– Часто люди, снимая, пытаются преодолеть забвение, символическую смерть. В то же время у Ролана Барта была теория смерти автора, согласно которой у автора нет власти над той реальностью, что он создал. Что дает фотография вам?

– Я вполне осознаю, что мои фотографии не создают никакой новой реальности. Да мне это и не нужно, наоборот, я ищу что-то, что взывает ко мне, привлекает меня, и оставляю это абсолютно неизменным. Я фотографирую места, а не людей. Меня интересуют следы, которые мы оставили в пейзажах, и еще для меня очень важно, что пейзаж может рассказать о времени. Когда ты видишь, как вещи исчезают, как в зданиях, улицах, памятниках, стенах проявляются следы пожирающего их времени, то и в самом деле оказываешься лицом к лицу с забвением, но делаешь это преднамеренно и сознательно.

– Как вы понимаете, что пора сделать снимок? Вы отталкиваетесь от темы, от композиционного мотива или от какого-то конфликта, от соотношения цветовых пятен, от эмоции?..

– У меня нет какого-то специального замысла и никакого иного отправного пункта, кроме путешествия по новым для меня краям с готовностью к более близкому знакомству с тем или иным местом. И когда я нахожу место, которое в прямом смысле слова со мной заговорит, то останавливаюсь и провожу там какое-то время – часто часы, но иногда бывает, что возвращаюсь туда и на следующий день. Я хочу вслушиваться в историю, которую мне расскажет это место. Ведь пространства, как люди: они многое могут поведать, если терпеливо слушать. Некоторые пространства застенчивы, и им нужно время, чтобы раскрыться, другие разговорчивы и легки в общении. Пространства могут быть враждебны или скрытны, полны тщеславия, утонченны и изысканны или, наоборот, вульгарны. А еще они могут быть мужского и женского рода. Единственная моя задача – вслушиваться и всматриваться, то есть стать для этого места переводчиком и затем максимально правдиво пересказать его историю зрителю.

– Можно ли считать вашу фотосерию «Картины с поверхности Земли» многолетней road movie? Какие страны кроме Штатов, Кубы, Израиля, Австралии и Японии в нее вошли и какие еще войдут?

– Вся моя жизнь – road movie. С того времени я снимал в Армении, в Бразилии, на Сицилии, на Фукусиме и, кстати, впервые много фотографировал в родной Германии, в том числе в тех ее частях, где я никогда прежде не бывал.

– Ваши панорамы, где нет людей, а таких большинство, все же очень гуманистичны. Что они говорят о человеческой жизни в отсутствие человека?

– О, очень много! Конечно, в этих пустых местах может и не быть людей, но тем не менее они хранят свидетельства о человеке. Чем больше вы погружаетесь в эти снимки – я специально делаю их огромными, чтобы помочь вам затеряться в них, – тем больше можете прочесть, расшифровать отпечаток, сделанный цивилизацией в конкретном пространстве. На самом деле, поместите в кадр хоть одну-единственную человеческую фигуру, и он или она, даже оказавшись в удалении, сразу перетянут на себя все внимание. Все взгляды будут прикованы к этому персонажу, и тут – всё, конец. История, которую может рассказать само пространство, исчезает, тает вдали. Поэтому-то основной мой принцип – ждать, ждать терпеливо, пока пространство просто не станет самим собой.

Фотографии Вендерса: небо не только над Берлином... Фото с официального сайта МАММ

– Молчаливая пустынность многих городских видов у вас отчасти напоминает живопись метафизика Джорджо де Кирико. Или вам ближе, например, мрачноватая американская урбанистика Эдварда Хоппера?

– Я всему научился у художников. Как скомпоновать кадр, как его сбалансировать, то есть всему: и композиции, и колориту. Голландские пейзажисты XVIII–XIX веков показали мне, как располагать горизонт, Вермеер научил любви к деталям, свету и цвету. Каспар Давид Фридрих открыл, как пейзажи могут отражать внутреннее состояние человека, а Эдвард Хоппер поведал об одиночестве людей в современных городах больше, чем вся история кинематографа.

– Фотогеничность места имеет значение? Или фотограф должен привнести ее в любое место, которое снимает?

– Фотогеничность, как и привлекательность, – это очень релевантная вещь. То, что я считаю красивым, может не иметь ничего общего с тем, что красота значит для вас. Разумеется, как видно по моим фотографиям, меня влечет к чему-то очень особенному, и это нечто может быть совершенно иным, нежели то, что обычно считается привлекательным. Мне нравится та истина, рассказанная или показанная самим местом. Нравится некая затерянность во времени, молчаливость, царящая в моих местах, и даже их странность.

– Известно, что вы принципиально не обрабатываете снимки. Чтобы не потерять непосредственности впечатления?

– Меня не интересует создание чего-то нового. Многие современные фотографы используют цифровую аппаратуру и действительно обрабатывают снимки, порой составляя их как нечто совершенно иное. Я тоже так делаю, но в своих фильмах. В режиссуре, в повествовании я стараюсь использовать все технические новации, чтобы понять, могут ли они помочь увеличить художественную выразительность. «Клуб Буэна Виста» был первым в мире полностью цифровым документальным фильмом, и я не смог бы снять его на пленку. А «Пина» стала первым полнометражным документальным 3D-фильмом, и до него, мне кажется, мы не могли адекватно снять танец в кино. Но фотография – другое дело, там я пурист, и мне нравится, что на моих негативах изображено именно то, что было в действительности, в то время как при цифровой съемке то самое понятие правды или реальности оказалось бы абсолютно устаревшим.

– Кинематограф может рассказать историю в развитии, у фотографии такой возможности нет. Вас это не сковывает? Или, возможно, найденные в фотографии мотивы оказывались полезны для фильмов?

– У меня нет недостатка в историях для кинокартин, и я не ищу их, когда фотографирую. Конечно, как фотограф я коллекционирую сюжеты, при этом каждый снимок хранит свою историю, рассказывая о прошлом и будущем – не только о настоящем. Довольно распространенное заблуждение, что фотограф лишь ловит мгновение. Напротив, речь об огромных окнах, открытых временем, – в отличие, кстати, от кино. Движущей силой фильмов является драматургия, характеры – это оживляет кино и заставляет нас следить за историей от начала до конца. Фотографы же предлагают нам самим отыскать начало и конец, выйдя за пределы настоящего, которое они нам показывают. И в этом нет ничего невозможного – просто нужно потратить немного времени. Если мои фотоработы не заставят зрителя остановиться и «войти в них», значит, либо я не справился со своей задачей, либо вы слишком заняты, а ваши мысли витают где-то еще…