Ружье не выстрелило

Марина Зудина и Сергей Чонишвили кажутся чеховскими персонажами.
Фото с официального сайта театра

Константин Богомолов – главный ньюсмейкер последних дней: только что «вся Москва» спорила, восхищаясь и возмущаясь его «Лиром», привезенным на гастроли из Северной столицы, и почти тут же он выпускает премьеру в МХТ имени А.П.Чехова. И уже говорят: про «Лира» можно спорить, но уж «Событие» – это... событие. Пьесу Владимира Набокова в МХТ до сих пор никто не ставил, да и в Москве, кажется, она тоже ставится впервые.

Элемент пародии на русскую драматургию и русских драматургов весьма силен в этой литературной пьесе: тут действует персонаж Антонина Павловна – читай: Антон Павлович Чехов, тут и Алексей Максимович – читай: Горький. Первая графоманка, пишет прозу, второй – художник, рисующий портреты мещан в немецком городке. Помимо этого сама пьеса, вызывающе иронично названная автором «Событие», пародирует чеховскую драму уже хотя бы тем, что сомнению подвергается чеховский постулат: если в первом акте висит ружье, то в последнем – должно выстрелить. Это «Событие» без события. У Набокова ружье не выстреливает. Целых три акта ожидают отмщения от человека, ждут, что он снова ворвется к ним в дом и убьет Любовь и ее мужа Алексея Максимовича, отмстит за свою несчастную любовь к Любови (тут еще одна ядовитая усмешка Набокова). И две сестры Вера, Любовь, но не хватает Надежды – набоковский ответ трем сестрам Чехова, есть тут намек и на Любовь Андреевну Раневскую, поскольку Набоков писал пьесу в Ментоне, той самой, где продала свою дачу чеховская героиня.

Однако мститель, выпущенный досрочно на волю, садится на поезд и уезжает, не думая завершить сюжет кровавой мелодрамой. Пустое ожидание катастрофы – вот каков ироничный набоковский подтекст пьесы «Событие».

Константин Богомолов – режиссер не просто читающий, а много читающий, литературно образованный. Чего стоят его тексты капустников в СТД! Он блестяще сымитирует любой литературный стиль. Казалось бы, пьеса Набокова с ее литературной игрой в масть именно этому режиссеру.

Странно, но Богомолов в постановке практически обходит стороной постмодернизм автора, помещая «Событие» в обстоятельства, чуждые стилю писателя. Если действие пьесы у Набокова происходит в Германии, то у Богомолова – обязательно в фашистской. Почему? Пьеса не дает никаких поводов для этого, кроме того, что написана в 1937 году. Но писатели в тот год писали необязательно про немецкий фашизм. Вот Кафка предчувствовал, и, когда Константин Богомолов ставил «Процесс», его размышления в эту сторону были уместны, чего не скажешь о трактовке Набокова.

Кадры марша коричневых в спектакле, а потом и гетто с умирающими от голода детьми – всегда сильно действующее средство. Однако ни в самом тексте, ни в подтексте, ни в обстоятельствах написания самой пьесы автором нет ни одной ниточки, которая бы привела нас к такому историзму. Тут режиссер допускает произвол, предрассудок любимой мысли, потому вся тема фашизма, развернутая в спектакле, кажется вставленной насильственно, не проявляющей сути пьесы.

Странным образом текст, дышащий иронией к Чехову, почти проигнорирован режиссером. Только в назначении на роль Антонины Павловны Александра Семчева режиссер позволяет себе сценическое хулиганство, которое все-таки неадекватно набоковскому. Тут больше капустника, чем пародии, больше опять же своеволия, нежели продуманного решения в соответствии со стилем автора. Семчев играет по-своему блестяще, но то – пародия, допустимая в водевиле, но никак не в пьесе, нагруженной разного рода литературной игрой, полемикой, вышучиванием приемов, ставших штампами и в литературе, и в театре тех лет.

Спектакль распадается на разные типы театров. Создается даже впечатление, что актеры начинают вытягивать спектакль кто как умеет. Марина Зудина (Любовь) и Сергей Чонишвили (Алексей Максимович Трощейкин) кажутся персонажами из пьесы А.П.Чехова. Сцена дня рождения Антонины Павловны – сходка местного бомонда – в духе полумистического-полусатирического Леонида Андреева. За столом тени людей, белые маски, разрисованные яркими контурами. Вообще почти все горожане похожи на вампиров. Сама же обстановка (художник Лариса Ломакина) впечатляет постановочным размахом, красотой, духом ателье ар-нуво, но опять же не дышит той набоковской игрой, его язвительным взглядом, убивающим дух сакральности русской литературы.

Пожалуй, что удалось Константину Богомолову, так это справиться с весьма непростой задачей нагнетания действия, когда кажется, что мститель вот-вот войдет, вот-вот случится реванш. Каждый стук в дверь, а вторжений этих в пьесе немало, вносит все-таки тревогу в семейство Трощейкина. Однако разрешение такого нагнетания режиссер переводит в ожидание какого-то страшного события, вселенской катастрофы, которое еще произойдет как бы после пьесы. В то время как у Набокова «Событие» не событийно. Пустые тревоги, бессмысленные треволнения. Итог пьесы скорее – глобальная пустота, нежели вселенская катастрофа.

Сценического опыта, как ставить подобные тексты, в нашем театре практически нет, поэтому Константин Богомолов оказался первопроходцем на этом пути. Отдавая должное смелости, литературному вкусу режиссеру, все-таки заметим, что пока Набоков-драматург остается еще неразгаданной загадкой нашего театра.