Григорий Заславский
В молодых актерах чувствуется огромный потенциал.
Фото ИТАР ТАСС
В декабрьской афише Мастерской Петра Фоменко недавнюю премьеру по Тургеневу сыграют еще четыре раза, в январе – еще пять спектаклей. Вот оно, вероятно, дополнительное достоинство стажеров, еще не разобранных по сериалам и кино: они с удовольствием отдаются радости театральной игры, игры в «фоменок». И сами получают удовольствие, и публике – радость.
В «Русском человеке на rendez-vous» – все новые лица, тут нет ни первого, ни второго поколения «фоменок», а сам спектакль по «Вешним водам» Тургенева вырос из этюдов нового – второго по счету – набора стажерской группы при театре. Однако и всерьез, и надолго, на прочном картоне напечатанная программка и первые же минуты спектакля развеивают возможные сомнения: это «тот самый театр», это – «фоменки». Их узнаваемый стиль, манера, дух игры, рождающейся из духа музыки. «Веселые годы, счастливые дни – как вешние воды промчались они┘» – эпиграф тургеневской повести. Музыки, самой разной, в спектакле много, и она, против того, как часто случается в других театрах (но только не здесь!), – вся очень кстати, сама – одна среди других героев спектакля, такая же легкомысленная, то вдруг – печальная, то вновь – вдохновленная и готовая унести на крыльях любви. Алябьев, отрывок из «Любовного напитка» Доницетти, из «Вольного стрелка» Вебера, из «Дидоны и Энея» Перселла, «Я помню чудное мгновенье» – романс Глинки на стихи Пушкина, итальянские народные песенки┘ Что-то – немецкое, «их». Без Пушкина обойтись было никак нельзя: с Пушкиным ведет диалог и Тургенев, к Пушкину то и дело возвращается, апеллирует к нему: «На свете счастья нет┘», со знанием дела утверждал еще Пушкин. Что-то должно произойти». Романс Глинки – поется и в «Вешних водах».
У Тургенева сюжет печальный. Герой, разбирая какие-то старые бумаги, вдруг натыкается на гранатовый крестик, и он, как в другом случае, по времени более близком к нашему, – голубая чашка, тянет за собой длинную историю. Несколько десятилетий тому назад, не боявшись дуэли и самой смерти, он, Дмитрий Павлович Санин, предал это внезапное сильное чувство, да еще и как-то глупо, бессмысленно предал, если только можно предательство представить разумным и имеющим глубокий смысл.
Вся эта история, которая у Тургенева завязывается в Германии, во Франкфурте, из которого через несколько часов Санин должен уже выехать в Берлин, разыгрывается у «фоменок» на старой их сцене, с тою легкостью, одновременно – с изяществом, изобретательностью и простотой, которые в памяти многих, конечно, вызывают спектакли самого первого поколения «фоменок». Ах, не всегда, как в тех стишках, вешние воды пролетают безвозвратно. И здесь – не механическое повторение, не попытка теми же ключами отомкнуть новые замки и другую прозу – нет, все живые, и радость от их игры – настоящая. И когда смотришь на часы в финале и видишь, что уже половина одиннадцатого, остается недоумевать: в наше время, чтобы так долго, провести в театре три с лишним часа и без того чтобы соскучиться и ждать уже, когда же случится развязка!..
Евгений Каменькович называется руководителем постановки, идея и музыкальное оформление принадлежат группе стажеров, которые сами теперь и играют, то есть старались для себя. Не зря. Проза легко переплавляется в прямую речь, а рассказ «от автора», «ремарки» не мешают глубокому и подробному проживанию происходящего, игра «в одно касание» не мешает вдруг «нырнуть» в самое пекло происходящего и описываемых событий, чтобы в следующее мгновение – вынырнуть и некоторое время – скользить по поверхности европейского приключения русского героя-путешественника.
Ловишь себя на мысли: «фоменки» умеют так сыграть, что ты увлекаешься историей, как ребенок, который страдает, узнавая, что сказка, против его ожиданий, заканчивается не счастливой развязкой. Так и с «Вешними водами»: как же так? Почему он бросает эту прекрасную, поверившую ему итальяночку, готов был имение свое продать, и так искренне – так искренне играет его Федор Малышев (Санин), ему невозможно не верить. Он же на дуэль пошел, не испугался. Хоть и недоумевал: «Заснул он лишь под утро. Мгновенно, как тот вихрь, налетела на него любовь». А впереди глупая дуэль! «И вдруг его убьют или изувечат?» Однако же идет! И вдруг – смятен, уничтожен другою страстью к жене своего школьного товарища Полозова (Екатерина Смирнова). Тут – короткое отступление от сюжета. Глядя на молодых актеров, видишь, что роли в нескольких случаях даны не то что на вырост, но с предвосхищением еще не открывшихся второго и третьего дыханья, сил, еще, вероятно, дремлющих, в молодых талантах. Так видно, что в Смирновой вот эти возможности роковой героини скорее всего есть. А рефлексирующий Санин – уже такой, какой нужен тургеневскому рассказу. Многим приходится, как принято в таких прозаических переложениях, играть по две и по многу ролей. Амбарцум Кабанян только что – господин Клюбер, а на дуэли трудно его не признать под капюшоном и с пейсами местного доктора, привыкшего зарабатывать свою денежку на дуэлях и прочих полулегальных «операциях». Как в итальянской комедии масок, молодые актеры с легкостью меняют роли, забежав за ширму-двери на мгновение, с другой стороны выходят уже в новом обличье, сменив и имя, и пластику. Дмитрий Захаров – вот только что Панталеоне, слуга в итальянской кондитерской, а вот уже – начальник вокзала и, на секундочку, – Гёте┘ А Смирнова, прежде чем выйти в своей главной партии – Полозовой, успевает сыграть мать Джеммы, искренней, простодушной, порывистой и, конечно, красавицы (Серафима Огарева). Так вот – о сказке. Вдруг ловишь себя на спектакле «фоменок» на самом что ни на есть детском чувстве: ну как же так, ну почему?
Но в жизни и у Тургенева происходит все иначе, чем в сказке с хорошим концом, хотя, отпуская Санина под занавес в новое далекое путешествие, Тургенев дарит ему прощение: Джемма, которая доживает свой счастливый век в Нью-Йорке, находит за что сказать спасибо своему русскому другу. Впрочем, и у Тургенева ясности нет: в финале жизни, а совершенно ясно, что эти 52 года его – уже финал, в нем нет ни сил, ни чувств, он сидит и «уже наученный опытом, через столько лет – все не в силах был понять, как мог он покинуть Джемму, столь нежно и страстно им любимую, для женщины, которую он и не любил вовсе?..» Я бы не покинул.
