Наталия Звенигородская
Красота старинных движений.
Фото РИА Новости
Лидер последних сезонов по части инноваций Московский музыкальный театр на этот раз удивил не модерном, а стариной. «Сильфиду» Пьера Лакотта выпускали, впрочем, в непростых условиях.
В 1832 году хореограф Филиппо Тальони сочинил для своей дочери Марии балет «Сильфида» на музыку Ж.-М. Шнейцхоффера. Премьеру давали в Парижской опере. Ставший эмблемой танцевального романтизма, породивший не просто понятие, но упоительное ощущение «белого балета», спектакль дал жизнь и множеству мифов. Например, о том, что именно для воплощения образа духа воздуха в поисках бестелесности и невесомости отец поставил дочь на пуанты. Неважно, что ко времени постановки «Сильфиды» Мария Тальони уж лет пять осваивала это новшество. К черту подробности! В том числе и ту, что Филиппо Тальони, похоже, даже обвиняли в плагиате. За четыре года до него выходец из Парижской оперы Луи Анри поставил в театре «Ла Скала» балет «Сильфида, или Гений воздуха». Однако заслуженная слава досталась все же семейству Тальони. За 30 лет спектакль обошел лучшие балетные сцены, включая петербургскую и московскую. Но затем все реже появлялся в афишах, уступив место версии Августа Бурнонвиля. Свою «Сильфиду» гениальный датчанин создал в 1836-м на музыку Х.С.Левенскольда. Именно ее долгие годы воспроизводили в большинстве театров мира. Пока в 1971-м французское телевидение не показало «Сильфиду» Пьера Лакотта, а годом позже Парижская опера не включила ее в свой репертуар.
Лакотт перелопатил архивы Лувра, изучал критические статьи современников Тальони, всевозможные письменные свидетельства и иконографию. Любитель и знаток старины, он не выживал за счет легенды, а подарил легенде вторую жизнь. Как сценограф, не соблазнился хай-тек щедротами. Не приправлял неоном традиционно балетные декорации, не подменял киберэффектами театральные превращения, не подмешивал веселеньких красок в строгую клетку шотландки. Проникся духом и стилистикой ушедшей эпохи, создав живой, современный балет без профанации, без рефлексии и стеба.
Театр готовил премьеру в непростых условиях. Еще недавно партию Джеймса наверняка отдали бы Семену Чудину. Но этот сезон Чудин начал уже артистом Большого театра. Премьерный спектакль танцевал солист Гамбургского балета Тьяго Бордин. Улыбался он почему-то одинаково всем: и прелестной Сильфиде, и обманутой невесте, и несостоявшейся теще, и другу-сопернику. Но техника улыбчивого бразильца не раз вызывала аплодисменты.
Замечательно звучал на премьере оркестр под управлением Антона Гришанина, который чутко поддерживал исполнителей, умудрившись при этом не играть тупо «в ноги» и не разрушить музыкальную ткань. И все же спектакль пока не назовешь ансамблевым. На первом этапе кордебалету и корифейкам удается лишь общий рисунок танца. Напряженно следя за ногами, за непривычной мелкой техникой, позаботиться о тонкостях стиля они, видимо, еще не в силах. Чего не скажешь о Сильфиде в исполнении солистки Мариинского театра, приглашенной солистки Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Евгении Образцовой.
В ее сложнейшем танце не видно ни малейших усилий. Но стилистику «Сильфиды» лучше, кажется, не передашь. Хотя фарфоровая фигурка Образцовой нисколько не напоминает удлиненные линии далеко не идеальной фигуры Тальони, Лакотт сумел привить ей чувство позы – специфической, узнаваемой по множеству сохранившихся изображений и неуловимой сегодня, если упустить стилеобразующие мелочи: вариации посадки головы, наклонов корпуса, разворота плеч, положений рук – от ключицы и локотка до кончика каждого пальца. Даже тальониевскую «робкую полуулыбку» Образцова усвоила совершенно. Сделала своей, рожденной ее естеством. Не говоря уже о волшебной легкости, воздушности, кружевном плетении стоп и, конечно, впечатляющем апломбе – устойчивости в арабеске.
Сильфида Образцовой не коварна, не кокетлива, не легкомысленна. Она необычайно притягательна, но человеческие мерки к ней неприменимы. Ее сила не в характере, а в стиле.
В искусстве, как и в обыденной жизни, существуют культурные ориентиры, потеряв которые человечество теряет себя. В потоке помоев придерживаться их нелегко. Но кому-то удается. И тогда театральный спектакль оборачивается не очередной постановкой, а акцией миссионера. Вот и «Сильфида» Пьера Лакотта (вне зависимости от частных огрехов) заставляет вспомнить, что настоящий классический балет – не «бренд», не официозная развлекуха неразвитой «элиты». Это искусство, от которого не тащатся, а испытывают наслаждение.
